Придя к завтраку, Элис обнаружила, что все мужчины тщательно позаботились о своей внешности. Они надели лучшие шерстяные рубашки, а их рабочие брюки были выглажены в острую складку.
Нона облачилась в свое чудесное французское платье, безусловно, являвшее собой достойное зрелище. Конечно, оно мало соответствовало обстановке, но, коль скоро речь шла о женщине, такое соответствие требовалось менее всего.
Барк еще не появлялся. Элис села за стол и принялась за яичницу с беконом. У нее кусок не лез в горло, но она специально старалась выиграть время, чтобы не пришлось уйти прежде, чем появится хозяин Эдамленда. И вот он явился – весь в безупречно-сером: отутюженные темно-серые брюки, темно-серый пуловер с выступающим твердым белым воротничком рубашки, темно-серый с синим галстук.
– После шерстяных ветровок ты нынче просто неотразим, дорогой, – объявила Нона через стол.
– Да и ты сегодня неотразима.
Разумеется, взор Уолша не мог миновать и другую из двух присутствовавших особ женского пола. Увидев простую блузку, он понял, что Элис нарядилась в повседневный костюм.
Губы его сжались. Эта сумасбродная девчонка нарочно не пожелала одеться поприличней! Она заслужила хорошую взбучку… Элис поднялась, и взорам присутствующих открылись потрепанные, затертые, лоснящиеся, не поддающиеся чистке залатанные штаны.
Барк со звоном опустил нож и вилку.
– Пойдите и переоденьтесь, – приказал он.
– Я одета.
– Вы знаете, что я имею в виду. Снимите эти штаны.
– Что, здесь? – вызывающе спросила Элис.
Кто-то из мужчин захихикал, но, встретив взгляд Уолша, замолк.
– Перестаньте паясничать! – рявкнул Барк.
– Я понятия не имею, что это значит? Не забывайте, ведь я не училась в обычной школе. Такого слова «паясничать» мы не проходили.
Барку Уолшу стоило немалого труда сохранять самообладание.
– Через час, – сказал он, – в Эдамленде начнется праздник. Это вам о чем-нибудь говорит?
– Абсолютно ни о чем. Кажется, это ваше детище, да?
– По-моему, не более чем ваше. Видит Бог, вы пробыли здесь достаточно долго.
– Слишком долго, – согласилась Элис. – Именно поэтому я не собираюсь спускаться в шахту.
– Вы должны спуститься в туннель, Элис, потому что очень важно, чтоб вы это сделали, поверьте моему слову.
Вошел профессор, тоже празднично одетый.
– Элис, – произнес он укоризненно, – ты еще не готова?
Схватка с Уолшем была для нее делом нехитрым, в сущности, даже приятным, но перечить отцу Элис не посмела. Особенно в это утро. Вчерашний легкий румянец вновь покрывал его щеки, теперь он был еще ярче. Милый, торжественный, взволнованный старый человек, самоотверженно преданный науке! Ради него она должна переодеться, ради его праздника! Она это сделает, но ни за что не спустится в шахту. Отец может прощать и не помнить зла, но дочь – нет. Несправедливость совершена, и она никогда этого не забудет.