Тогда она села, подоткнула подушку за спину и все ему рассказала, — тихо, сосредоточенно, монотонно раскачиваясь, — все, от начала до конца… Он молчал… Потом поднялся, принялся расхаживать, растирая ладони, словно разогревая их, — как всегда, когда волновался, — будто только что отстоял вахту на морозе.
— Ну, хорошо!.. — наконец проговорил он. — Но я ведь сейчас не могу ехать с тобой… И потом, ты даже не знаешь, жива ли она! И вообще… — сколько лет ты с ней не виделась?
— Какая разница… — Вера усмехнулась, вспоминая их последнюю с матерью встречу, в подъезде… Сейчас казалось, что это было пятьдесят лет назад… — Пойми, это нужно — мне. Оказывается, у нее день рождения первого мая… А я никогда не знала… Я сегодня ее в разговоре так легко и почтенно похоронила… Ты не находишь, что я вообще как-то легко хороню людей?
Лёня хмыкнул не без ехидства, стягивая через голову свитер со спины, и ушел в ванную, включил там воду… Негромко сказал оттуда:
— А мне-то, мне-то как везет: то баронесса, то русская дворянка… Ты, случаем, не вышлешь меня в черту оседлости?
Было слышно, как тихо льется вода, шуршит зубная щетка, как он полощет рот…
Она вспомнила, как поначалу тосковала по себе в этом огромном городе, в этом большом доме, маялась, искала что-то, словно давно зарыла здесь клад и забыла — где… Никак не могла привыкнуть к роли хозяйки и спрашивала Лёню — можно ли взять в холодильнике сок, а он от этого сатанел и однажды даже выматерился. Вспомнила, как в одну из ураганных ночей проснулась от воющего в патио ветра и увидела, что он тоже не спит, и заплакала, и он тихо обнял ее, не говоря ни слова, терпеливо пережидая, когда успокоится сама. Тогда она спросила его:
— Эта наша история… это — «Золушка»? Он ответил:
— Нет, это — «Три поросенка», только третьему и дом удалось выстроить, и серого волка в него затащить…
…Ужасно не хотелось уезжать…
Сначала Вера боялась, что не отыщет мать — ведь она так ни разу и не бывала у той, знала лишь, что живет она где-то на Домбрабаде… Но в первый же день после приезда догадалась зайти к Сергею, которого тоже не видела много лет. Дядя Валя-то умер давно, еще в восемьдесят шестом, после двух инсультов, — Вера тогда уже была в Германии, — а Сергей с Наташей и двумя девочками так и жили в центре, на «Ц-5», в двухкомнатной квартире, которую дядя Валя получил после землетрясения, когда его халупа треснула, как орех, и месяца три он подпирал ее бревнами и подмазывал глиной.
Серега в темноте прихожей сначала не узнал ее, потом ахнул, втащил в дом и прижал к своему брюху, довольно безобразному.