— Нина очень черная, ты не находишь, Петя? «Старая дура, вот ты кто».
— Это называется — брюнетка, Анна Борисовна, — сухо ответил он.
— Да, слишком черная. Но для живописи это хорошо, — добавила старуха.
Матвей поднял голову и улыбнулся жене.
— У меня цыгане в роду, — спокойно пояснила Нина.
— А, понятно, почему вы так красиво, так самозабвенно курите… Но цыганки прежде курили трубку. Вы попробуйте, получится оригинально… А я никогда не была ханжой. Я и пила бы, и курила, но у меня всю жизнь было слабое сердце.
— Со слабым сердцем до вашего возраста не доживают, — заметил Петя едко.
Нина ходила вдоль стеллажей, уставленных скульптурами.
— Это Паустовский? — спрашивала она. — Верно? — И удовлетворенно кивала. — А это Брюсов. Да? Он позировал вам? В каком году?
— А черт его знает, не помню, — отвечала старуха, не поворачивая головы.
— Паустовский — в пятьдесят девятом, Брюсов — в двадцать первом, — сказал Петя.
Он ненавидел, когда старуха прикидывалась, будто ей все равно, что думают о ее работах. Впрочем, он несправедлив: старуха никогда не прикидывается ни перед кем. Она естественна в любых обстоятельствах. Просто сейчас она поглощена таинством сотворения портрета. Она позирует великому Матвею.
— Черт! — пробормотал Матвей, хмурясь. — Темно… На сегодня — все, Анна Борисовна. — Он помедлил, положил на холст еще два мазка и, яростно оторвав кусок газеты, принялся скрести мастихином палитру.
Нина остановилась за его спиной и долго глядела в холст.
— Плохо, плохо… И эта кофта ядовито-зеленая! — добавил Матвей. — Анна Борисовна, неужели другой нет?
— Нет, милый. Вы же знаете, я — женщина-урод, никогда не интересовалась тряпками. Это, разумеется, патология. Нина, вы интересуетесь тряпками?
— Конечно!
— Ну а я всю жизнь была уродом. В Париж приехала в старой юбке, вывезенной из Ростова. Вообще одета была, по всей видимости, ужасно. Носила я тогда две косы, а со лба свисала длинная прядь. Когда по утрам шла в студию — лепить, то рабочие на Монпарнасе часто хватали меня за эту прядь и весело предлагали: идем со мной спать. Представляете, на кого я была похожа!..
— В каком году это было? — живо спросила Нина.
— Это было… Вы будете смеяться — это было в четырнадцатом году… Матвей, ну покажите же портрет!
— Да там еще смотреть не на что, Анна Борисовна! — Он действительно был недоволен портретом. Матвей, как и старуха, никогда не прикидывался. Он неохотно снял портрет с этюдника и поставил на пол, к столу, против окна. И отошел опять — чистить палитру. Старуха нащупала палку, тяжело поднялась с кресла и, доковыляв до раскладушки, опустилась на нее, шумно дыша. Минут пять она молча разглядывала подмалевок.