Ваймс завел их внутрь. Там, за каменной оградой, предоставлявшей им великолепнейшую возможность устроить засаду на любого вторгшегося глупца, устроилась еще пара хорошо вооруженных часовых. Заметив Ваймса, они схватились за рукояти мечей.
— Что там такое? — спросил один.
— Ну, люди беспокоятся, — ответил Ваймс. — Говорят, за рекой вообще все ужасно. И потому мы пришли забрать заключенных.
— Да? И под чью юрисдикцию?
Ваймс поднял арбалет.
— Мистера Бурлея и мистера Рукисилы, — ухмыльнулся он.
Часовые переглянулись.
— А они кто такие? — спросил один.
На мгновение повисла тишина, а потом Ваймс бросил из уголка рта:
— Младший констебль Ваймс?
— Да, сэр?
— Кто делает эти арбалеты?
— Э… Братья Хайнз, сэр. Третий Номер.
— Не Бурлей и Рукисила?
— Никогда не слышал о них, сэр.
Черт. На пять лет раньше, подумал Ваймс. А ведь такая хорошая фраза получилась.
— Давайте скажем по-другому, — обратился он к часовым. — Если вы причините мне малейшее неудобство, то я прострелю вам голову. — Эта фраза не была удачной, но в ней слышалась определенная настойчивость, и к тому же она была настолько проста, что даже Неназываемые смогли понять ее.
— У тебя только одна стрела, — возразил часовой.
За спиной Ваймса раздался щелчок. Сэм тоже поднял свой арбалет.
— Теперь две, и поскольку мой парнишка еще только учится, он может прострелить вам что угодно, — ответил Ваймс. — Мечи на землю! Вон отсюда! Бегите! Сейчас же! И не возвращайтесь!
Мгновение они стояли в нерешительности, всего мгновение, а потом бросились прочь.
— Фред нас прикроет, — добавил Ваймс. — Пошли…
Все штаб-квартиры стражи похожи одна на другую. Каменные ступени ведут в подвалы. Ваймс пронесся вниз по ним, распахнул тяжелую дверь…
И замер.
Даже в лучшие времена камеры не пахли так. В лучшие времена, даже на улице Паточной Шахты, гигиена включала одно ведро на камеру, и выносили его тогда, когда Мордач считал это необходимым. Но, даже в самые худшие времена, от камер на улице Паточной Шахты никогда не несло кровью.
Зверь зашевелился.
В этой комнате стояло большое деревянное кресло. В этой комнате рядом с креслом висела полка. Кресло было привинчено к полу. К нему были приделаны широкие кожаные ремни. На полке лежали дубинки и молотки. Больше в комнате не было ничего.
Пол был темным и липким. Вырытый желоб шел к водостоку.
Крошечное окошко было заколочено. Свет здесь не приветствовался. И все стены, даже потолок, были обиты мешками с соломой. Мешки были даже на двери. Камеру устроили очень тщательно. Ни один звук не должен был ее покинуть.
Пара факелов лишь придавала темноте грязноватый отсвет, и ничего более.