— Татьяна Борисовна… Семен Петрович… Там, там… — запричитала баронесса.
— Подождите, Хеленочка, сейчас позовем хозяина, — перебила ее Татьяна Петровна, но тут по скрипучей деревянной лестнице со второго этажа собственной персоной спустился Иван Покровский. На нем был все тот же старенький свитер, а в руках он держал гусиное перо и мелко исписанный лист бумаги.
— Вы живы?! — хором удивились баронесса и Чаликова. Иван же Покровский ничуть не удивился:
— Извините, что покинул вас в самый разгар поминок. Тут на меня, знаете ли, снизошло вдохновение — вот послушайте. — И господин Покровский с чувством зачитал:
— O нет, не дорожи любовью мертвеца,
Прошедшего свой век нелегкий до конца
Достойной поступью велением Творца.
Что есть любовь и жизнь? — один лишь прах и тлен,
Чреда ненужных чувств, да низкой страсти плен…
— Значит, это были не вы! — догадалась Чаликова. — Ах, извините, что перебила.
— Да ничего страшного. — Покровский свернул листок в трубочку и сунул перо за ухо. — В каком смысле не я?
— Не вы лежите с пулей в голове на краю кладбища, — пояснила Хелен фон Ачкасофф.
— A, так это, наверное, призрак бедной Аннушки, — сообразил помещик.
— Нет-нет, — учтиво возразила баронесса, — если бы явился Аннушкин призрак, то мы не стали бы отрывать вас от творчества. Там настоящий покойник, и по фраку мы определили в нем Ваше Сиятельство…
— Вы уверены? — Поэтическая отрешенность нехотя сползла с лица Ивана Покровского. — Что ж, будем действовать. Семен Борисович, если вас не затруднит, садитесь на «Мерседес» господина Мешковского и привезите сюда доктора Владлена Серапионыча, а вы, Татьяна Петровна, звоните в угрозыск может быть, к утру приедут. — C этими словами новохозяин Покровских Ворот быстро двинулся на кладбище, так что дамы едва за ним поспевали.
Стараясь не наступить на госпожу Кассирову и ее поминальщиков, в живописном беспорядке мертвецки валявшихся среди могил, они добрались до того края кладбища, где лежал убитый.
— Очень странно — фрак мой, а во фраке как будто не я, — глубокомысленно изрек поэт.
— Если бы Ваше Сиятельство не бросали его где попало, то фрак был бы на вас, — с некоторым раздражением заметила баронесса.
— Ага, — хмыкнул Покровский. — A я — на его месте. — Тут на челе поэта вновь явилось клеймо вдохновения, и он принялся экспромтом слагать вирши:
— Лежащий предо мною прах печальный
Кто б ни был ты, несчастный мой двойник,
Тебя оплачу песнью поминальной…
— Госпожа Чаликова, у вас не найдется подходящей рифмы к слову «двойник»? — запнувшись на последней строчке, спросил поэт. Надя чуть подумала и на одном дыхании выпалила: