Потом воздух начинает противно звенеть, колеблемый миллионами крошечных крыльев. Тучи болотной мошкары и москитов вьются вокруг костра, облепляют фонари стражников, лезут в ноздри, в глаза, в уши и рот. Чтобы отогнать их, приходится не прекращая отмахиваться руками; это не отпугивает маленьких кровососов, просто мешает им сесть на кожу. Они не дают сосредоточиться, выводят из себя. Внутри вызревает бешенство, готовое выплеснуться на первого, кто привлечёт внимание — неважно, врагов или товарищей.
Относительно спокойно только тем, кто решился на унижение — обмазаться индейской дрянью, воняющей как кошачье дерьмо. Ничего, зато им придётся теперь натерпеться шуточек от своих страдающих товарищей. Запах-то потом отстанет, но вот память об этом походе через болота…
«Что ночь миновала спокойно, не считая докучавшего нам гнуса, и при свете дня поход продолжился быстрее, так что уже к вечеру удалось преодолеть опасную часть болот. И что вышли на место твёрдое и сухое, откуда вновь начинался лес здоровый и звери привычные. И что, успокоенные, мы решили идти медленнее. И что путь наш в тот день протекал спокойно и мирно, и до следующего привала никто из отряда не пропал и не был ранен.
Что спросили у проводников, много ли ещё остаётся идти, и те ответили, что до сокровенных храмов уже недолго, надо только выбраться на верную дорогу, двигаясь по которой, будем на месте через два или три дня. И что от этого все солдаты, и мы с Васко де Агиларом, и брат Хоакин воспрянули духом, и многие праздновали и пили настойку из маиса, которую захватили с собой, и благодарили наших проводников, которые всё же вывели их на твёрдую землю.
Что в тот день удалась и охота, и Хуан Начи Коком, сопровождаемый двумя стрелками, смог добыть нескольких крупных птиц и кабана, какой удачи с нами не случалось уже почти неделю, от чего наши солдаты и мы стали голодать.
Что сами проводники — и Хуан Начи Коком, и Эрнан Гонсалес — в праздновании не участвовали, а имели вид весьма тревожный и шептались в стороне. И что тем самым привлекли к себе моё внимание, и я приблизился к ним, чтобы узнать, о чём они говорят, но те общались меж собою на индейском наречии.
Что когда я прервал их разговор, те имели вид весьма смущённый и напуганный, но не стали запираться и повторили мне свои предостережения, а Эрнан Гонсалес снова говорил, что согрешил, приведя нас в эти земли, и что кара постигнет его за это. И что он не стал продолжать разговор с нами, а ушёл в отдалённый угол лагеря, где предался молитве, а я решил не тревожить его более, однако приказал одному из солдат и далее стеречь полукровку.