А она и дома одевается не свободнее, чем на людях, только шелк сменил свой цвет с пепельно-серого на темно-вишневый. Узкие длинные рукава, воротник, заканчивающийся под самым подбородком, нитка крупного жемчуга, плотно охватывающая шею. Правда, сейчас нет накидки, но волосы уложены еще тщательнее, почти прилизаны и собраны в тугой пучок на затылке.
Осторожно шагаю по скользким мраморным ступеням. Хорошо, что подошвы моих ботинок пока не потеряли гладкость, иначе навернулся бы, за милую душу. И костей не собрал бы. А высоко-то как и далеко… Почти устал, пока поднимался.
— Идем.
Келли поворачивается спиной и…
Аг-р-хм!
Давлюсь изумлением.
На спине платья нет. Совсем. Огромный вырез, позволяющий рассмотреть во всех подробностях округлые лопатки, бусины позвоночника, ложбинку, плавно переходящую в… Так вот как развлекаются благородные господа! Не припомню, чтобы даже девицы в Доме радости позволяли себе смелость так оголяться.
Бедра покачиваются неспешно и гордо, в такт им из стороны в сторону движется, задевая обнаженную кожу, жемчужное ожерелье, оказавшееся очень даже длинным, просто спущенным назад. Красиво, будь я проклят! Но не греет. Ни капельки. Даже не зажигает. Словно женщина, оказавшись в каменном плену, и сама стала похожей на статую. Жаль. Хотя…
Вот теперь могу сказать уверенно: любви между нами больше нет. По крайней мере, с моей стороны. Я любил живую женщину, а не подделку невесть подо что. Пусть удачную, и все же, фальшивку. Но в память об угасших чувствах… Выполню то, о чем меня просят. Чтобы поставить последнюю точку.
— При тебе что-нибудь есть?
— Простите, госпожа?
— Какие-нибудь вещи? Их придется оставить здесь.
Высокие узкие двери, возле которых замер стражник, похожий на предыдущего, как брат-близнец.
— Нет, госпожа. Ничего нет.
Теперь я ученый, с сумкой без надобности не хожу. И уж тем более, не оставляю без присмотра. А то подкинут еще что-нибудь, оправдывайся потом.
— Хорошо. Досмотрите его!
Ловкие пальцы охранника пробежались по моему телу, тщательно ощупывая складки одежды, и уделили не меньшее внимание рукам и ногам. Я уже решил, что придется снимать ботинки, чтобы развеять все возможные подозрения, но обошлось: стражник кивнул и распахнул одну из створок.
Первой в комнату прошла Келли, следом отправился я, спиной чувствуя равнодушный тяжелый взгляд. И закрытая дверь не избавила от ощущения слежки. Глупо было обижаться или злиться, но меня раздражал вовсе не сам присмотр, а сопровождавшие его чувства. На меня смотрели, как на сущее ничтожество. Пыль. Прах. Грязь под ногами. Ни единой мысли, что я могу оказаться опасным, о нет! Всего лишь способен испачкать дорогие ковры, и именно поэтому за мной вынуждены наблюдать, хотя во всех других случаях не удостоили бы и взглядом.