Я бросилась на пол, синхронно выбрасывая вперед руку с «береттой» и надавливая на курок.
Человек беззвучно упал, «ТТ» вывалился из его руки и, мертво звякнув своей массой сразу утратившего смысл металла, упал на пол.
— Да уж, — пробормотала я, поднимаясь. — Съездила на море, называется.
Уже в следующую секунду я бросилась к лестнице мимо валявшегося в луже крови — наверно, я попала ему в шею! — моего несостоявшегося убийцы и за считаные мгновения накрутила три пролета. Там, внизу, за спиной, остался полутемный вестибюль с двумя трупами.
…И что-то еще будет дальше?
Коридор был скудно освещен. То есть он был освещен именно так, как это показывают в нехитрых американских боевиках. В коридорах именно с таким освещением удобнее всего показательно перестреливаться до последнего патрона, прячась за выступы стен, ну, а потом устраивать бег наперегонки с непременными атрибутами: демонтажем стекол, киданием цветочными горшками, ползанием по-пластунски через горы трупов и, как победный финал, торжественным выходом из здания через окно где-то этак сто двадцать восьмого этажа.
Шутки шутками, но меня в самом деле только что чуть не угробили. Причем только за то, что я вошла в вестибюль офиса. Голоса доносились из коридора на третьем этаже. Потом хлопнула дверь, голоса стихли, чтобы через несколько секунд зазвучать с новой силой:
— Да ты чего?..
— Борзеешь?
— Кто вам… — начал было дрожащий тенорок, а потом вдруг кто-то пронзительно, по-бабьи, завизжал, обертоны в голосе противно завибрировали, как дергающееся липкое желе холодца, — и все оборвалось приглушенным хлопком. Как будто открыли шампанское.
Точно так же открывали «шампанское» в вестибюле, когда некто, ныне труп, выстрелил в меня из своего замечательного «ТТ» с глушителем.
Я выглянула из-за массивной колонны, пересекла коридор по длинной диагонали и вплотную подошла к двери, из-за которой и донеслись до меня эти жуткие звуки. На двери, массивной, отделанной лаком, была табличка с гравировкой «Инвентарь».
Из-за двери густо шли сопение, пыхтение, разбавленные прерывистым хриплым дыханием и малоразборчивой матерной руганью — как будто там тягали шестипудовые мешки. Потом страдальческий голос выговорил:
— Тяжелый, мать его!
— Ты тащи, а не болтай, — срезал его жирный дребезжащий голос, приближаясь к двери.
Я сделала шаг назад и отступила к стене. Дверь распахнулась, словно по ней ударили стенобитным орудием, и на противоположную стену упал внушительный силуэт широкоплечего гиганта. Судя по тени, в руке он держал пистолет. Нет… пистолет-пулемет.