Лидия взяла Ремо за руку и потащила к выходу.
— Не будем мешать работать нашему князю.
— Минуточку, Лидия, один момент, о’кей? — Тон Ремо был полон подозрительности. — Где ты взяла столько долларешников?
— Я тебе говорила. Это деньги дружка моей матери… Он вляпался в темные делишки с контрабандой валюты.
— Я хотел бы добавить, пгелестная багышня, — подал голос Делла Ровере, провожая их к выходу, — что князь Вогоди в состоянии снабдить вас шигоким и газнообгазным спектгом документов, котогые могут понадобиться на всякий случай в нашей, погой очень сложной жизни…
— Спасибо, князь. Буду иметь в виду.
— … удостовегения личности, налоговые кагточки, водительские пгава, газгешение на огужие, лицензии на охоту и гыбалку, тгудовые книжки, санитагные…
— Спасибо, спасибо, князь. — Лидия открыла дверь и вытолкнула Ремо. — Увидимся завтра.
— Гад буду видеть вас, моя таинственная весталка. Это послужит пополнению моего неудовлетвогенного эстетической ожидания…
— И кошелька, — завершила фразу Лидия.
Дверь захлопнулась за из спинами. Один за другим звякнули запоры.
Делла Ровере потирая ладоши, вернулся в гостиную, на ходу достал конверт из кармана халата, открыл его. Из конверта выпали фотографии, на что он даже не обратил внимания. Он торопился пересчитать деньги, потертые банкноты по пятьдесят и двадцать долларов. Его пальцы листали их со сноровкой банковского кассира.
— Семь тысяч пятьсот. — он прижал деньги к груди. — Плюс столько же завтга… ох! Что не сделает агистокгат, чтобы помочь чегни…
Вернул деньги в конверт, заметил и поднял фотографии.
У Делла Ровере отвалилась челюсть.
Этот человек! Этот человек на фото!
Жалких пятнадцать тысяч долларов? Нет… Нет! Этот человек стоил намного больше. Намного! Может, ему и цены не было…
Пьер Джорджио Делла Ровере поднял с пола телефон. Снял трубку, начал набирать номер. На мгновение заколебавшись, остановился. Был большой риск в том, что он собирался сделать. Огромная опасность. Набрал номер.
Человек на фото стоил риска.
На Нью-Йорк опустилась ночь.
Нижний Манхеттен смотрелся темной вуалью, сквозь которую просвечивали размытые огни немногочисленных горящих окон Международного торгового центра.
— Ты просил меня не делать этого, Фрэнк, — сказал голос Дэвида Слоэна за восемь тысяч километров отсюда. — Наверное, мне стоило послушать тебя.
Фрэнк Ардженто стоял у огромного окна в аттике Коннот-тауэр. На нем были только фланелевые брюки. Размытые огни мегаполиса отбрасывали фиолетовый отблеск на его мускулистый торс, весь в темных ямках — следах шрапнели. Память о Богом проклятом местечке по имени Главно.