– Да что вы говорите! Я-то думал, это заурядный сердцеед.
Адвокат продолжал сыпать вопросы: вы знаете, где сейчас девушка? В доме профессора Силвы Виражи. Вы пошлете забрать ее оттуда? Начальнику полиции мало неприятностей и нареканий в связи с произволом комиссара Педрито Толстяка? Надо еще? Он, Пассариньо, адвокат инженера, отсоветовал доверителю телеграфировать Пауло де Фронтину об угрозах полиции.
– Я вовсе не угрожал. Послал пригласить его сюда…
– Послали двух головорезов, приказав привести его в полицию. Не окажись меня там, они притащили бы к вам доктора Тадеу Каньото волоком. Представляете себе последствия? Стоит ли рисковать должностью, потакая капризам полковника из сертана? Если Пауло де Фронтин шевельнет пальцем – сам губернатор вам не поможет. Бросьте это, дружище.
Начальник полиции велел сообщить полковнику, что сожалеет, но он бессилен, дело не подлежит компетенции полицейских органов. Отозвал агентов. Должностью он дорожил – на проценты от лотереи уже успел приобрести дом в Грасе.
В отчаянии полковник грозился, что будет действовать сам, что вместо свадьбы будут похороны, что он «исполосует хлыстом черную рожу». Но вместо этого уехал на фазенду, когда о предстоящем бракосочетании объявили муниципалитет и церковь святого Франциска. До плантаций и пастбищ не доносилось пересудов, сплетен, хихиканья и аханья кумушек. Дело получило огласку, в Баии ни о чем другом не говорили. Бабка невесты, мать доны Эмилии, старая Эуфразия, уже сильно одряхлевшая, отказалась ехать с дочерью и зятем в добровольное изгнание, в сельскую глушь. Она не переносит усадебную жизнь, ее последнее и единственное удовольствие – потолковать с людьми. Так и осталась в городском доме с прислугой и шофером, в поместье ее силком не затащишь.
Бракосочетание совершилось через несколько дней в самом тесном кругу. Не в доме Забелы, как было намечено раньше. Приютив Лу по просьбе Педро Аршанжо, супруги Виража предложили также свой особняк и винный погреб для свадебного торжества. Лу боялась обидеть старую графиню, но Тадеу ее убедил: «Дорогая, так будет лучше во всех отношениях». А Забела зато уж разоделась в пух и прах и казалась картинкой из журнала мод конца XIX века. Венчал молодых фрей Тимотео, а доктор Сантос Крус, как раз в то время ведавший регистрацией браков, узаконил их союз. Оба выступили с краткими речами.
Аббат, твердо выговаривая португальские слова – словно тесал камни, – восхвалил союз любящих сердец, благословенное единение рас, различных по крови и культуре. Не отстал от него и судья, блестящий оратор, автор сонетов, опубликованных в журналах: в высоких лирических тонах воспел он любовь, ломающую расовые и социальные барьеры, чтобы создать мир красоты и гармонии. Прослезившаяся Забела сказала, что речь судьи – это «гимн любви, поэма, une merveille»