– И не оставить ни одного, чтоб рассказал, как все это было… – смеялась Забела, морщась – ей больно было смеяться.
Педро Аршанжо тоже рассмеялся, старуха развеяла его дурное настроение.
– Нило Арголо – червяк, инфузория, un sale individu[106], скотина скотиной. Пишите книгу, сын мой, выкладывайте всю подноготную, да поскорей, чтоб я перед смертью вволю посмеялась de ces emmerdeurs [107].
Педро Аршанжо вернулся к жесткому рабочему режиму, он спешил выполнить просьбу Забелы: «Хочу подержать эту книгу в руках и послать один экземпляр Нило д'Авила Арголо де Араужо avec une dédicace»[108].
Не дождалась, умерла. Умерла в здравом рассудке, а накануне смерти еще злорадствовала и смеялась до колик – «un fou rire, mon cher»[109], когда Аршанжо рассказал ей о своем последнем открытии: некий негр по имени Бомбоше оказался его, Педро Аршанжо, прадедом «и еще чьим, знаете? Профессора Нило Арголо де Араужо. О-ла-ла!».
На другое утро служанка нашла ее мертвой в кровати под балдахином в стиле рококо. Она умерла во сне, и это был единственный тихий поступок за всю ее шумную, яркую и праздничную жизнь, полную бурных страстей. Хмурым утром, серым и сырым, вокруг иссохшего тела собрались немногочисленные участники похорон: половина – из особняков Витории, другая – из проулков Пелоуриньо и Табуана. Гроб к фамильному склепу Араужо-и-Пиньо несли Педро Аршанжо и Лидио Корро вместе с Гонсалвесами, Авила, Арголо, Мартинсами и Араужо.
Вернувшись с похорон, Педро Аршанжо не отходил от письменного стола, спешил исполнить волю Забелы. Примерно через год после публикации законодательных предложений профессора Нило Арголо куму Лидио удалось отпечатать на самой дешевой бумаге и кое-как переплести сто сорок два экземпляра «Заметок о смешении рас в баиянских семьях». Денег не хватало, ремонт типографского станка сожрал все средства, пришлось обойтись газетной бумагой, выпрошенной в долг, но и за нее нужно было платить.
В своей третьей книге Педро Аршанжо проследил истоки смешения рас и получил результаты, которые превзошли все его ожидания: без примеси негритянской крови не было в Баии ни одного семейства, если не говорить о дюжине иммигрантов, которые, разумеется, в счет не шли. Чистой белой расы в Баии вообще не существовало, в любом роду была либо индейская, либо негритянская кровь, а то и обе. Смешение рас, начавшееся с кораблекрушения Карамуру[110], никогда не прекращалось, и сейчас происходит повсеместно и все более широко, заложив основу нации.
В главе, посвященной доказательству высоких интеллектуальных способностей метисов, приводился внушительный ряд политических деятелей, писателей, художников, инженеров, журналистов, даже баронов империи, дипломатов, епископов: оказывается, мулаты – цвет бразильской интеллигенции.