– Эй, лапы-то не распускай! В таких делах я тебе не помощник. Ты меня сюда зачем звал? Молодку эту во гроб свести. Затем я и пришел, а в приворотных зельях никакой не знаток.
– На что мне твои зелья? – нетерпеливо усмехнулся Кравчук. – Ты на нее сонные чары покрепче наведи, а сам в уголок стань да отворотись... впрочем, смотри, коли хошь, а в награду и сам полакомишься, но потом, после меня.
Вайда с хрипом перевел дух, и Елизавета ощутила, как трудно, непереносимо трудно ему сейчас сдержаться – и не ударить начальника тюрьмы, не стиснуть его жирное горло.
– Спасибо, конечно, – проговорил он насмешливо, – одна беда: молодку потом прирезать придется, чтоб тому черноряснику все как есть не выболтала. Я-то нынче просто приглядеться, что да как, с тобой пришел, никаких снадобий не взял с собою, так что сам решай, как быть.
– Да разве она что вспомнит? – недовольно вопросил не в меру разохотившийся Кравчук, на что Вайда сердито хмыкнул:
– Жаль мне тебя, сударь, коли всю жизнь ты с таковой бабою спишь, коя утром не вспомнит, что с нею ночью деялось!
– Больно ты разболтался, цыган! – рявкнул Тарас Семеныч, убрав, однако, руку с Елизаветиной груди. – Почто не взял снадобий? Разве не обсказал Данила, чего мне надобно?
– Никому и ничему, кроме глаз своих, не верю, – отвечал Вайда столь веско, что это произвело на Кравчука впечатление. – А теперь посунься, господин, мне на недужную поглядеть надобно. – И, подойдя близко к Елизавете, он склонился над нею, что-то быстро бормоча по-цыгански, причем то и дело повторялось слово «ангрусти» – «кольцо», бывшее некогда символом исходящей от Вайды опасности, а теперь сделавшееся между ними своеобразным паролем, открывающим путь безоглядному доверию. В то же мгновение Елизавета почувствовала, что в руку ей вложен скомканный клочок бумаги, – и мгновенно стиснула кулак.
Легонько погладив ее пальцы, словно похвалив, Вайда отошел от кровати.
– Не гневайся, сударь, потерпи до завтра. Надобно, чтоб все достоверно выглядело. Сейчас я ей змеиный выползень под подушку положу, нашептанный призывами дочерей проклятых Иродовых [65]. Пока в деревню идти буду, с болотной кочки хворь приманю, чтоб по моим следам сюда приползла, в бабенку сию заскочила. Тогда уж крутись не крутись – с этой хворью она, сердешная, и в землю пойдет. Ну а завтра ночью я появлюсь... – Вайда многозначительно помолчал, – с лекарским снадобьем, кое дружок мой изготовит.
– Что еще за дружок? – встрепенулся Кравчук. – Ему зачем знать?
– Он дока посильнее меня, – с уважением произнес Вайда. – По его наущению я и притулился к Жальнику твоему: знак был дан моему сотоварищу, что будет у тебя во мне надобность!