– Меньше скорость! – закричал в телефон стрелок. Летчик резко убрал газ. Резанула длинная очередь, а за ней возглас досады: «Эх, промазал!». И в тот же миг впереди Оленина пропало небо! «Мессершмитт», не заметив сделанного «илом» маневра скоростью, выскочил по инерции вперед и оказался так близко, что Оленин ясно увидел фигуру немецкого летчика, откинувшегося на бронеспинку, и черный меч, нарисованный на фюзеляже его машины.
«Таран», – молнией пронеслась мысль. Пальцы инстинктивно впились в гашетки, застрочили пушки. Зажмурив глаза, Оленин съежился в ожидании удара. Но… удара не последовало. Прошла секунда, и на месте немецкого самолета повисло распухающее дымное пятно. «Ил», вздрогнув, пронесся сквозь него.
– Есть! – в восторге крикнул Оленин, бросаясь на выручку к Зандарову, которого снова атаковали. Стрелок Зандарова, так и не исправив пулемета, плача от ярости, палил по «мессершмиттам» из ракетницы.
– Зандар! Держись, прикрою! – закричал Оленин. Но вместо ответа Зандарова услышал голос своего стрелка:
– Патроны все…
Оленин чертыхнулся. Пулемет замолчал. Положение стало критическим. Правда, еще можно было попытаться уйти с маневром на малой высоте, но закон боя не позволял сделать этого, когда товарищ находился в опасности. «Сам погибай, но товарища выручай». И Оленин стал выручать. Машиной, телом своим он закрывал Зандарова от вражеских снарядов. С потерей высоты маневр – все более и более затруднялся. К огню «мессершмиттов» сверху прибавился огонь «эрликонов» с земли. Плоскости Оленинской машины вздрагивали. Меткая очередь «мессершмнтта» рванула по хвосту. Руль поворота заклинило. Еще очередь – и машина Оленина, потеряв управление, держалась только на форсированном моторе. Это была уже не боевая машина, а беспомощная мишень. Но вот наконец передний край. Свои. Залп зениток отогнал немцев. «Охотники» пересекли передовую.
– Зандар, лети домой. Я пошел на вынужденную, – крикнул Оленин…
Зандаров отвалил от него, поворачивая вслед за другими «илами». Оленин все больше терял высоту. Он всем телом налегал на ручку, но рулей «не хватало». Цепляясь крыльями за верхушки деревьев у железнодорожного полотна, самолет, казалось, не летел, а полз по ним. Так прошло несколько мгновений. Впереди показалось ровное поле. Штурмовик, не выпуская шасси, плюхнулся на него брюхом. Заскрежетав о землю исковерканным винтом, машина замерла.
Несколько секунд Оленин сидел в кабине недвижим, чувствуя смертельную усталость. Пыль, поднятая самолетом, оседала. В мембранах наушников еще звучали отголоски боя. Бортстрелок Уманский, весь в пыли, в промокшем насквозь от пота комбинезоне, выскочил из машины.