В беседу включился Бейтс:
— Нет, Веб, мы это дело так не оставим. По крайней мере на этот раз. — Бейтс выставил вперед руку и стал загибать пальцы. — Первое. Парни из отдела связей с прессой заканчивают монтировать наш собственный фильм. Сейчас общественность принимает тебя за какого-то психа. Так пусть же она узнает, что ты — один из самых заслуженных наших агентов и кавалер всех наших орденов и наград. Кроме того, мы выпустим соответствующие пресс-релизы. Второе. Хотя Бак вроде бы готов тебя придушить, тем не менее завтра в полдень он выступит на пресс-конференции и поведает миру, какой ты у нас замечательный парень. После этого мы продемонстрируем наш фильм, в самых ярких красках расписывающий деятельность Бюро и его агентов. Мы также собираемся обнародовать кое-какие подробности инцидента в аллее, после чего всем станет ясно, что ты не сбежал с поля боя, но сумел в одиночку вывести из строя столько пулеметов, что их хватило бы, чтобы смести с лица земли батальон солдат.
— Вы не имеете права это сделать, пока ведется расследование. Может произойти утечка ценной информации, — сказал Веб.
— Мы готовы рискнуть.
Веб посмотрел на Уинтерса.
— Мне, честно говоря, наплевать на то, что обо мне говорят. Я сделал все, что мог. Но я не хочу, чтобы возникли ненужные осложнения, которые могли бы помешать расследованию этого дела.
Уинтерс приблизил свое лицо к лицу Веба.
— Будь моя воля, я бы давно тебя отсюда сплавил. Но кое-кто в Бюро считает тебя героем, так что поступило распоряжение тебя защищать. Поверь, я всячески этому противился, поскольку с точки зрения пиара эта акция принесет Бюро больше вреда, чем пользы. Однако, — тут Уинтерс посмотрел на Бейтса, — взяло верх мнение твоего приятеля. Он выиграл это сражение.
Веб с удивлением посмотрел на Бейтса.
Между тем Уинтерс продолжал говорить:
— Сражение, но не войну. Я лично не собираюсь делать из тебя какого-то мученика. — Уинтерс посмотрел на левую сторону лица Веба. — Изуродованного войной мученика. Пирс устраивает это шоу, чтобы замазать твои грехи и реабилитировать тебя в глазах общественности, но мне не хочется принимать в этом участие. Потому что меня от таких спектаклей тошнит. А теперь, Лондон, слушай меня внимательно. Ты висишь на очень тонкой ниточке, и мне бы больше всего хотелось эту ниточку перерезать. Я буду наблюдать за тобой, Лондон, дышать тебе в затылок, и если ты допустишь какой-нибудь промах — а ты его допустишь, я в этом уверен, — то молоток опустится — бац! — и ты исчезнешь навсегда. Я же в честь этого события выкурю самую большую сигару, какую мне только удастся достать. Я ясно выразил свою мысль?