Теперь он смог расспросить меня о портфеле, в котором я держала зарисовки и фотографии о Лукреции Борджиа. Я выдала обычную тираду о работе, которую давно придумала, чтобы побыстрее отделываться от таких вопросов. Обычно, когда люди узнают, что я работаю над декорациями и костюмами для исторических фильмов, они восклицают что-нибудь типа: «О, как это интересно! А чем именно ты занимаешься»? Но пока они кивают и поддакивают во время твоего рассказа, ты видишь, как они высчитывают, много ли ты зарабатываешь, а когда понимают, что не очень, тут же теряют интерес.
Но с Джереми было не так. Он внимательно слушал мои истории о людях, с которыми мне приходилось работать постоянно, такими как Эрик и Тим; и о непредсказуемых типах, с которыми вечно сталкиваешься на съемках: детях, старых ветеранах и новичках. Сначала они сводят тебя с ума своим непрофессионализмом, но к концу съемок удивляют мужеством и преданностью делу. И часто бывает немного печально, когда съемки закончены и ты понимаешь, что со многими из них больше никогда не увидишься.
Наконец у меня вышел пар, а у Джереми иссякли вопросы, и я начала спрашивать о его карьере. Как ни странно, нам обоим оказалось легче говорить об этом сейчас, когда над нами сияло чистое небо, под нами сверкало синее море, а солнце, что по-прежнему ласково грело, медленно опускалось в багровый закат.
– Папа хотел, чтобы я работал в крупной корпорации, – объяснил Джереми. – Больше денег, больше влияния. Но я, если честно, всегда считал, что не смогу переступить через себя. Кроме того, компания, которая хотела нанять меня, была на грани крупного скандала, связанного с ценными бумагами, и после всего любому юристу и экономисту, работавшему там, было бы непросто найти работу.
– Как отец принял твое решение? Смирился? – спросила я нетерпеливо.
Наконец-то Джереми спокойно говорил об отце.
– Ну, он поворчал сколько-то, – ответил он задумчиво.
– В конце концов, ты же не в актеры пошел! Ты остался юристом, – сказала я. Затем я вспомнила о его детских амбициях. – Но ты же, кажется, хотел стать музыкантом?
– Да, рок-гитаристом, – подтвердил он. – Отец никогда не считал, что это одно и то же, что и музыкант. На самом деле мы сделали запись.
– Дай-ка угадаю… – сказала я. – Вы назывались «Псы войны».
– Боже ты мой! – простонал Джереми. – Ни у одной женщины не может быть такой феноменальной памяти.
– Так что случилось с «Псами»? – спросила я.
– Мы дрались, уводили друг у друга подружек и распались, когда пришла пора выпускных экзаменов. – Он усмехнулся. – Кроме того, мы хорошо понимали, что такое шоу-бизнес, и не хотели, чтобы мальчики-колокольчики учили нас музыке. Не это сделало имя «Биттлз». Наверное, я не так сильно хотел стать музыкантом, а чтобы достичь чего-то, нужно очень сильно хотеть.