Это была угроза, высказанная осторожно, но жестко. Вежливая по форме, но недвусмысленная. На минуту Шерон почувствовала дрожь в коленках и головокружение. Она безотчетно помотала головой.
— Черт возьми! — тихо воскликнул он. — Черт бы вас побрал, Шерон Джонс! Неужели вы хотите увидеть своего друга за решеткой? Или мертвым? Я не жду от вас ответа. Здешний народ, как я понял, умеет молчать. Просто передайте ему мои слова. — Несколько мгновений он смотрел на нее, затем вздохнул. — Ладно. Вы свободны. Можете идти домой. Жду вас в понедельник в девять утра. Верити будет очень рада вам. Вчера она пожелала мне спокойной ночи по-валлийски. Назта? Я правильно запомнил?
— Ноз да, — поправила его Шерон.
— Ах, — вздохнул он, — у вас это звучит гораздо мелодичнее, чем у меня. Итак, ноз да, миссис Джонс. — Он распахнул дверь и жестом пригласил ее пройти первой. Затем махнул слуге, чтобы тот открыл перед ней парадную дверь, и, не сказав больше ни слова, повернулся к лестнице.
На улице шел дождь — холодный, моросящий дождь. Шерон накинула на голову шаль и поспешила по дорожке к воротам. Душа ее пела от радости и замирала от ужаса. Оуэна вызывали в графский замок. Граф предлагал ей шпионить на него. Черт бы вас побрал, сказал он ей. Дедушка говорит, что, если чертыхаться не в меру, можно ослепнуть. Напрасно она согласилась. Ей следовало сказать графу твердое «нет», чтобы он никогда больше не возвращался к этому разговору, чтобы оставил ее в покое, и она тогда жила бы своей жизнью, той, которой жила с семнадцати лет.
Но зато теперь не нужно спускаться в шахту, не нужно таскать тележку, подумала Шерон, закидывая голову и подставляя лицо дождю. Не нужно. Никогда. Слава Богу, ей больше не нужно спускаться в шахту.
И да простит ее Господь за эту радость.
Дождь лил два дня кряду, но к утру воскресенья тучи наконец стали редеть, обещая солнечный день.
Шерон под руку с бабушкой с утра отправилась в церковь. Их соседка миссис Бивэн шла с ними, а дедушка и мистер Бивэн чуть приотстали. Эмрис, как всегда, остался дома.
Шерон всегда любила воскресенье. Шахта в этот день закрыта, с утра — служба и хор и проповедь отца Ллевелина, а после полудня занятия в воскресной школе. А потом вся семья и Оуэн соберутся за большим столом и будут пить чай. И отдых — благословенный отдых.
Правда, это воскресенье несколько отличалось от других. Оуэн сказал, что не придет к чаю. Сегодня у него дома собираются мужчины. Шерон поежилась при этой мысли. Предупреждения графа Крэйла еще звучали у нее в ушах.
И еще одно отличие было в настроении сегодняшнего дня. Ее отсутствие на работе не осталось незамеченным, слух о том, что она уходит с шахты, уже разнесся по Кембрану, и люди приставали к ней с расспросами. Она, разумеется, рассказала о своем решении домашним и семье Гуина. Ее дед опять заявил, что лучше бы она сидела дома и занималась хозяйством. Бабушка ахнула и расплакалась, повторяя, что нельзя верить англичанам, что все они как один развратники. Она никак не могла забыть о судьбе своей несчастной Марджет. Эмрис рычал и грозился сделать из графа отбивную, если тот позволит себе положить глаз на Шерон. Родители Гуина были немногословны. Мэри порадовалась за нее, а Йестин был просто в восторге. «Это то, что тебе нужно, Шерон, — сказал он с искренней убежденностью. — Ты ведь прирожденная учительница. Я ужасно рад за тебя. Жаль только, что у графа всего одна дочь». Хью, однако, отругал Шерон, назвав ее дурой. Он сказал, что, будь Гуин жив, он ни за что не допустил бы этого.