– Обязательно выпущу, – проворчал Болдессар и, вынув из скоб тяжелый засов, отбросил его в сторону. – Я выпущу тебя, священник, а потом убью.
Вся злость и ненависть к Жан-Полю нашла отражение в его глазах, когда он распахнул дверь часовни. Священник стоял у порога, темная тень на фоне сияния свечей. Бросившись к нему с поднятым мечом, Болдессар вдруг ощутил, как в кипящем котле его ярости разливается холод ужаса.
– Милорд предсказуем, как обычно.
Этот резкий голос был последним, что услышал Болдессар, прежде чем лезвие ножа вошло в его грудь и пронзило сердце.
– Генри?
Он оглянулся. Она стояла на крыше башни за его спиной, тень на предрассветном небе, завернутая в плащ. В ее волосах играли отблески факельных огней. Бросив прощальный взгляд на мирные окрестности Ганлингорна, Генрих направился к Дженове.
Даже измученная и бледная, она была прекрасна, как всегда.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Генри, взяв ее за руку и уводя внутрь, на лестницу.
Замок отдыхал. Молодой хозяин находился дома, в тепле и безопасности. Жизнь вошла в привычную колею. Почти.
– Я искала тебя.
– Я хотел убедиться, что нам ничто не угрожает, Дженова. Я обещал, что буду вас охранять, и выполняю обещание.
Они достигли лестничной площадки, где некоторое время назад занимались любовью, и Генрих сделал свое невнятное предложение. Он все еще не осмеливался представить, что когда-нибудь снова сможет владеть ею, как тогда; ему было трудно свыкнуться с мыслью, что она с такой легкостью отнеслась к его пребыванию в Шато-де-Нюи.
И все же эта ночь давала ему шанс.
– Что будет? – спросила она.
– Надеюсь, скоро прибудет армия из Кревича. Я также отправил послание регенту, архиепископу Ланфранку, в котором рассказал о замысле Болдессара. Ему не избежать наказания, Дженова. Я об этом позабочусь.
Дженова надеялась, что его прогноз верен. Она не представляла, как сможет жить здесь дальше в подобном соседстве. Особенно если Генриха с ней не будет, чтобы служить поддержкой и опорой и стоять рядом, как стоял эти дни этот чудесный, восхитительный человек. После суматохи последней ночи она полагала, что он не уедет. Но то, что он сказал Рафу, заставило Дженову усомниться.
– Дженова, – тихо позвал он. Он все еще не побрился. Вскоре у него отрастет борода, как у саксонца. – Позволь спросить тебя всего лишь раз. Я понимаю, что не стою твоего мизинца, и думаю, что не отважусь вновь вернуться к этому вопросу. Я устал. Я очень устал и хочу отдохнуть. Я готов проспать сто лет и хочу проснуться в твоих объятиях.
– Милорд!
Они оба с испугом повернули головы. Воспоминания последних часов вновь всплыли на поверхность, вызвав в животе болезненные спазмы. Дженова побледнела, Генрих обнял ее и прижал к себе, наблюдая, как Рейнард поднимается вверх по ступеням.