Его хитрая усмешка переросла в улыбку. Милую, обаятельную. Его лицо словно осветилось изнутри и ожило, сияя счастьем. Свою улыбку мальчик явно унаследовал от Мортреда. Только она была невинной, не то, что у отца. Так мог улыбаться Мортред до того, как пристрастился проводить дни и ночи в борделях.
Не успел Генрих что-либо ответить, как Рафа и след простыл. Мальчик вприпрыжку возвращался к матери. Генрих видел, как он потянул Дженову за рукав, почти так же, как его, и Дженова наклонилась, чтобы послушать, что скажет сын.
Ее профиль вдруг показался Генриху совершенным.
Он хотел посмотреть, как она отреагирует на слова сына, не разозлится ли на Генриха за то, что тот дал мальчику обещание, которое не собирался выполнять. Но его отвлек рисунок ее рта, мягкая припухлость выступающей нижней губы и нежный изгиб верхней. У него возникло желание прильнуть к ее губам в поцелуе. Когда он целовал ее в последний раз, то явственно различал вкус диких сладких ягод. И ему не терпелось вновь ощутить этот вкус.
Генрих почувствовал, как вскипает кровь. Она сидела по другую сторону стола, но ему казалось, что он улавливает ее запах. У него затвердело в паху, и он стиснул зубы. Безумие! Зачем мучить себя так, если у него нет шансов владеть ею снова? Генрих сделал еще один глоток вина, пытаясь освободиться от наваждения. В зале полно прелестных женщин, настоящих красавиц. Но ни к одной Генри не влекло так, как к Дженове. Он поклялся никогда больше не думать о ней в этом плане, не прикасаться, не погружаться в нее, не видеть, как раздвигаются в стоне наслаждения ее губы…
Генрих снова приложился к вину и осушил кубок. Поставив его на место, он заметил, что Дженова на него смотрит. Ее рука покоилась на плече сына. Ей явно пришлось не по вкусу то, что сказал Раф, а еще меньше мысли Генриха, которые она прочла. Ее прекрасные зеленые глаза излучали отнюдь не дружелюбие. Они жгли его огнем. Кивнув ей, он поднял пустой бокал, словно предлагал выпить, невольно думая, сколько понадобилось бы ему времени, чтобы превратить ее злость в пылкость желания, если бы только он не обещал больше не прикасаться к ней.
Господи, и зачем только он приехал в Ганлингорн?!
Если бы не приехал, не потерял бы над собой контроль, не овладел бы Дженовой, усложнив все до невероятности, превратив знакомую территорию в чужой стан. И ему не пришлось бы притворяться, будто между ними ничего не было.
Генрих полагал, что легко с этим справится. К нему короли обращались за советом, когда возникали неразрешимые проблемы. И вдруг сам он оказался в тупиковой ситуации.