Двигаясь с ним в одном ритме и гоня прочь сомнения, Дженова снова взбиралась по ступенькам наслаждения. Для нее ничего не существовало, кроме его кожи, его тела, его губ. Он обладал какой-то магической силой, взывавшей к той ее половине, которой она прежде не знала.
Генри открыл ей мир, в котором она никогда не бывала.
Затихнув наконец в его руках, она попыталась осознать пережитое.
– Думаю, – произнесла она, – теперь, когда я познала неведомое раньше наслаждение, я не смогу остановиться. Безусловно, были у меня радости и печали, но не удовольствие, подобное этому, Генри. Даже с Мортредом я не испытывала ничего подобного. Ты знаешь секреты, неизвестные другим мужчинам. Ты способен околдовывать. Поэтому я не могу тебе сопротивляться.
Генрих тихо рассмеялся. Его тело рядом с ней было горячим, как топка.
– Если ты склонна этому верить, милая Дженова, то так тому и быть. Я волшебник.
Он снова начал ее целовать и, перевернув, оказался сверху. Его затвердевшая плоть вошла меж ее ног. Дженова не возражала, ибо хотела его не меньше, чем он ее.
– У меня нет секретов, Дженова, – признался он шепотом у ее губ. – Я не умею колдовать. Волшебство, которое ты чувствуешь, исходит от нас обоих.
– Значит, оно рано или поздно пройдет?
Уж не разочарование ли послышалось в ее голосе?
– Конечно, пройдет, Дженова. Огонь новой страсти пылает недолго. Вскоре он остынет, и мы устанем друг от друга.
Дженова подавила грусть.
– Тогда надо наслаждаться каждым моментом.
– Да, Дженова, пока горит пламя.
Он прильнул к ее губам сначала нежно, но страсть быстро набирала силу. Обняв ладонями ее ягодицы, он приподнял к себе ее бедра и подразнил немного. Дженова перехватила инициативу и сама села на кол. Оба застонали и задвигались в старом как мир танце.
Ночь он проспал без кошмаров, как это бывало обычно. Настало утро. Сквозь щели в ставнях проникал бледный свет, рисуя решетку на постели и на самом Генрихе. Он зажмурился, не желая просыпаться, но тут почувствовал прикосновение маленькой теплой руки, тянувшей его, зарывшись в его ладони. Кто осмелился разбудить его после ночи столь необузданной страсти? Генри приоткрыл один глаз и гневно взглянул на возмутителя спокойствия.
Им оказался маленький мальчик. Его зеленые глаза возбужденно горели, а губы были упрямо сжаты. Как иногда у Дженовы.
– Лорд Генрих, – сказал он громким шепотом, – вы просили разбудить вас, хотели посмотреть, как я езжу на пони.
Неужели он и вправду сделал столь нелепую вещь? Вряд ли. Генрих закрыл глаза. Смутные воспоминания присутствовали в его памяти, но это было до того, как в его комнату явилась Дженова, подобно сирене, и, вымотав, бросила в постели, где он остался лежать обессиленный и изнуренный, словно моряк, потерпевший кораблекрушение. Воспоминание вызвало на его губах улыбку. Мальчик, приняв ее за поощрение, снова потянул Генриха за руку.