Чарльз носил кеды и джинсы, и, видя его на фоне ночного неба, она подумала, что он хорошо гармонирует с этим фоном.
Джейн тихо прикрыла раздвижную дверь. Хотя на ней и была его теплая рубашка, ей было холодно, и она нервничала, раздумывая, не отложить ли ей свои вопросы до утра. Тогда он уже отдохнет, будет держать чашечку кофе, а не стакан виски.
Для женщины, не доверявшей мужчинам, она сделала логичный вывод; приближаться к нему сейчас было, по меньшей мере, опрометчивым. Кроме того, Чарльз избегал ее после их прибытия.
Подходя к нему, она пригладила руками свои спутанные волосы. Его рубашка свободно болталась поверх ее джинсов. Косметика на ее лице почти совсем стерлась. Она, разумеется, не выглядела соблазнительной.
Она подошла и остановилась примерно в футе от того места, где он сидел. Он не посмотрел в ее сторону и даже ничем не показал, что знает, что она пришла.
Джейн немного расслабилась. Она не любила, когда на нее оказывают давление, наоборот, любила, когда предоставляют возможность поступать по ее усмотрению, как будто она устанавливала пределы допустимого. С самого начала Джейн была уверена, что может удалиться в свою безопасную спальню и он ничего не сделает, чтобы остановить ее. Именно эта не выраженная словами уверенность позволила ей остаться. Облизнув пересохшие губы, она спросила:
– Кого мне благодарить за детскую кроватку? – Она вспомнила свое удивление, когда обнаружила ее в самой маленькой из трех спальных комнат. Кроме того, кто-то позаботился о продуктах. В кухне, помимо виски, в холодильнике она нашла свежее молоко, сливки, неоткрытую банку кофе и другие продукты к завтраку.
– Проходите и присаживайтесь, – сказал Чарльз, – я не люблю, когда люди стоят у меня за спиной и изучают меня. – Он не смотрел на нее, и она вздрогнула от того, что он догадался, что она делает.
– И вы знали, что все это время я здесь?
– Прежде, чем вы открыли дверь.
– Вы могли бы сказать что-нибудь, – сказала она, не двигаясь с места.
– И усложнить ваш внутренний конфликт о том, чувствуете ли вы себя в безопасности со мной? – Он поднял свой стакан и сделал глоток, по-видимому, совершенно не интересуясь, как она могла истолковать его последний вопрос.
– Я говорила вам… – сказала она, останавливаясь перед ним.
– Я не говорю о вашей жизни, дорогая, я говорю о ваших нравственных добродетелях, – произнес он педантичным тоном, взглянув наконец на нее холодными глазами.
Ее обезоруживало возникшее где-то в глубине души ощущение сексуальной напряженности между ними. Он сидел, причем сидел глубоко в шезлонге, а она стояла, возвышаясь над ним, и это порождало в ней чувство, что она контролирует обстановку. Но на самом деле она чувствовала себя беспомощной, как листик на ветру.