Мэтт смотрел в сторону, словно хотел, но не решался сказать что-то.
Сердце Констанс отчаянно забилось.
Неужели фирма подаст на меня в суд, если я нарушу контракт?
Когда она, волнуясь, спросила об этом, на лице Мэтта появилось растерянно-удивленное выражение, и это была совершенно искренняя реакция. Но Констанс все равно не могла отделаться от впечатления, будто Мэтт что-то скрывает. Последовала короткая пауза, затем он медленно проговорил:
– Я не исключаю такой возможности.
Значит, да, поняла Констанс.
Но она чувствовала, что просто не может вернуться. Пусть доктор Моррис настаивает, что ей нужно работать, пусть говорит, что у нее слишком много времени на то, чтобы вновь и вновь переживать случившееся, пусть грозит, что она действительно заболеет, если не образумится…
Констанс только сейчас заметила, как похудел и осунулся Мэтт… Ей вдруг до боли захотелось дотронуться до него, почувствовать его тепло, его силу и… его слабость.
На этот раз желание, которое она ощутила, было сильнее и глубже, но к нему примешивалась горечь утраты. Теперь Констанс уже знала, какова на ощупь кожа Мэтта, как она подрагивает под ее пальцами, как напрягаются от желания мышцы его сильного тела…
– Ты не можешь вернуться или не хочешь? – услышала Констанс его слова, произнесенные довольно резким тоном. – Но почему ты не можешь? Из-за того, что произошло, или… из-за меня?
У Констанс от сильного волнения перехватило дыхание.
Мэтт и так знает ответ… Конечно, знает, но хочет, чтобы я признала свою глупость и свое бессилие перед ним. Что ж, пожалуйста.
– Ты и сам знаешь, что из-за тебя, – глядя ему в глаза, сказала Констанс. Она встала, подошла к окну и, не оборачиваясь, попросила: – Уходи.
– Ты уже ездила к себе?
Господи, зачем он об этом спрашивает? – поразилась Констанс и яростно выкрикнула:
– Нет! И никогда не поеду! А теперь, пожалуйста, уходи! – со слезами взмолилась она.
– У тебя хорошо получается. Ты умеешь бросать… Работу… свой дом… меня.
Его руки вдруг легли на ее плечи, Мэтт повернул Констанс лицом к себе, обнял и поцеловал. Она начала молотить кулачками по его спине, и молотила до тех пор, пока Мэтт не отпустил ее.
– Прости меня. Я не хотел. – На его лице были написаны отчаяние и стыд.
– Убирайся, – хрипло бросила Констанс. – Уходи. Немедленно.
Она чувствовала, что на ее щеках проступил лихорадочный румянец, но, только после того как Мэтт ушел, поняла, что в его присутствии уже не испытывает страха. Остались только желание, возбуждение, гнев и презрение к самой себе. А страх исчез.
Более того, когда ей захотелось коснуться Мэтта, она тут же вспомнила, как ласкала его, как хорошо ей было с ним в постели. И на этот раз в воспоминаниях не фигурировал ни Кевин Райли, ни его оскорбления.