— Любому человеку нелегко принять неверную жену, да еще с чужим ребенком. Ты ударил ее, мне рассказывали.
Галеран часто гадал, каким злом отзовется тот удар, и оправдания не имели никакого значения. Теперь он знал это. Быть может, все мытарства, какие им пришлось пережить, были вызваны этим ударом, раздувшим страхи Лоуика.
— Раймонд, тогда я поднял на нее руку первый и единственный раз с тех пор, как мы оба были детьми, и никогда впредь не сделаю этого. Клянусь бессмертием моей души.
Красивое лицо Лоуика исказилось от мучительного раздумья.
— А Доната?
— Она уже мне как родная дочь.
Помедлив немного, Лоуик кивнул, хотя складка между его бровей еще не разгладилась.
— Тогда я от всей души прошу у тебя прощения за то зло, которое пытался причинить тебе, Галеран. — И он снова преклонил колени пред королем. — Сир, теперь я вижу, как далеко завели меня на путь порока моя беззаконная любовь и ественные чувства к моему ребенку. И моя постыдная жажда чужой земли, — решительно добавил он. — Если вашe благословение все еще со мною, сир, я с радостью пойду сражаться за дело Христово.
— Да будет так, — нетерпеливо сказал Генрих и махнулрукою, веля Лоуику выйти.
Затем вернулся на трон, снял корону и бережно положил ее на низкий столик подле себя.
— Этот малый — из тех благородных дурней, что сеют вокрут себя разрушение и смуту безо всяких дурных намерений. Теперь вы довольны, лорд Галеран?
— Совершенно, сир, если моей жене и ее ребенку ничто не угрожает и мы можем воротиться домой.
Генрих повел бровью.
— В вашем голосе, милорд, мне слышится нечто большее. Вероятно, после всего, что вам довелось здесь узнать, вы все же хотели бы побить жену. Пожалуй, порки ей все-таки не миновать.
— Вы полагаете, сир? — Но король был прав: чувство облегчения мало-помалу вытеснялось острым раздражением. — Рауль де Журэ оказался вовлеченным в это дело лишь потому, что кузина моей жены, сбежав из монастыря, попросила его о помощи. Но жена не велела ей говорить ни слова о наказании, которому подвергалась по приказу Фламбара, ибо знала, что я непременно прекращу его. Судите сами: коли я сам не хочу бить жену, то равно и не желаю, чтобы ее били другие.
Генрих щелкнул пальцами, и к нему подбежал паж с кубком вина.
— Я узнал об этом от лорда Фицроджера. Как вы легко можете догадаться, жена ваша сносила побои, избавляя вас от обязанности наказывать ее самому. Ведь я обязательно присудил бы вас к этому, несмотря на ваш свирепый взгляд. Порядок должно соблюдать. Но теперь мы можем объявить во всеуслышание, что она подверглась заслуженному наказанию, и нужды нет уточнять, при каких обстоятельствах.