Мадлен шагнула вперед и встала с другой стороны от Эмери.
– И мне.
Гервард некоторое время рассматривал их.
– Значит, так? Это и есть будущее, в котором англичане, нормандцы и англонормандцы будут вместе?
Никто не ответил.
– Так тому и быть.
Гервард подал знак. Гирт вышел вперед и взял у него топор. Мадлен перевела дух, в первый раз за этот день поверив, что у них есть будущее.
Но у нее в глазах потемнело, когда Гервард вытащил из-за пояса нож с круглым янтарным набалдашником на рукоятке.
– Я взял это у женщины, которая пыталась вертеть нашими обычаями ради своей выгоды и навязать мне в родственники нормандского ублюдка. Больше она вас не побеспокоит.
Эмери воткнул меч острием в землю и оперся руками о рукоять.
– Ты ее убил?
– Это мое право. Позаботьтесь о моей дочери.
– Ты признаешь Фриду?
– Она ребенок лорда, следовательно, моя. Когда я снова верну свои владения, я признаю ее по всем правилам.
– Ты слепец, Гервард, – раздраженно сказала Лусия. – Эта страна завоевана и покорена навсегда.
Гервард сделал движение, как бы охватывая рукой гораздо больше, чем убогую окружающую местность.
– Взгляни вокруг, Лусия, но не просто глазами. У тебя здешняя кровь. Землю нельзя завоевать. Она просто ждет тех, кто ее заслуживает.
Он ловко наклонился вперед и острием ножа выхватил раскаленное кольцо из костра. Пройдя вперед, он встал перед Эмери, держа кольцо между ними.
– В один далекий день я дал тебе женщину, метку на руке и кольцо. Теперь ты отрекаешься от меня?
– Я должен.
– Тогда ты лишаешься всего, что я дал.
С быстротой молнии он приложил кольцо к руке Эмери и прижал его ножом. К тому моменту, как Эмери удалось сбросить кольцо и поднять меч, Гервард отошел к своим и снова взял топор.
– Вырази Матильде мое почтение, – крикнул он, – но скажи ей: сколько бы она ни рожала, ни один из сыновей ее сыновей не будет управлять Англией!
Туман поглотил Герварда и его людей как по волшебству.
Эмери с силой втянул в себя воздух, и Мадлен повернулась посмотреть на его руку. Воспаленная кожа вздулась вокруг выжженного круга посреди отметины. Эмери сжимал больное место рукой, но страдание на его лице было вызвано больше тем, что часть его жизни безвозвратно ушла, чем болью от ожога. У Мадлен не было с собой гусиного жира, поэтому она намочила в воде кусок ткани и перевязала ему рану.
– Ты сможешь сражаться левой рукой? – спросила она.
– До некоторой степени.
– Я бы на твоем месте попрактиковалась, – язвительно сказала она, – потому что, если так будет продолжаться, однажды ты совсем не сможешь пользоваться правой рукой.