Была просветительницей, книгоношей и осталась ею "до самого крайнего края". Лежа в больнице, Фрида постоянно просила близких принести ей то книгу, то рукопись, чтобы ее любимые вещи прочитали новые друзья: врачи, сестры, больные из других палат. За неделю до смерти она попросила меня подарить экземпляр "Софьи Петровны" учительнице Анне Ивановне - ее любимой старой учительнице. Она осталась верна и своей любви к моей повести, и своей любви к старой своей воспитательнице. И своему обыкновению дружить между собой людей и книги.
Признаюсь, Фридина верность своим прежним обычаям и привычкам не только восхищала, но и страшила меня. У нас с ней было обыкновение ничего друг от друга не прятать. Что же будет теперь? Я боялась, она задаст мне прямой вопрос о своей болезни. Сколько раз, бывало, на протяжении более чем двух десятилетий нашей дружбы она приносила мне какую-нибудь горькую весть - о себе, обо мне, о ком-нибудь или о чем-нибудь близком, начиная словами: "Ведь у нас с вами не принято ничего друг от друга таить... Мы, как говорится, ничего не таскаем за пазухой... И я хочу вам сказать..." И вот в этой же комнате, когда она была еще на ногах и собиралась ехать на снятую Раисой Ефимовной и Сашенькой дачу, она как-то среди совсем постороннего разговора о "Новом мире", сидя в кресле, в розовом теплом халатике, вдруг сказала мне, прервав себя: "А хорошо так дружить, как мы с вами дружим... Надежно!" Надежно!.. А я ей все лгала и лгала и со страхом и малодушием ожидала минуты, когда она, прощаясь, потребует от меня правды. Или выговорит ее сама.
Что она скажет мне? Когда? Как? Окруженная заботливой, обдуманной, изобретательной ложью близких, имени своей болезни она не знала. Но чуяла силу ее. Что же скажет мне Фрида на прощание и что я скажу ей в ответ?
В марте 1960 года скончалась от рака Тамара Григорьевна Габбе. Мы были дружны с ней тридцать пять лет - вместе учились в институте, вместе работали в редакции у Самуила Яковле-вича. Хотя она была старше меня всего на пять лет, ко мне она относилась по-матерински. Детей у нее не было, а человеком она была материнского склада и лет с тринадцати умудрялась относиться по-матерински даже к собственной матери. Фрида от души привязалась к ней. К Тамаре Григо-рьевне вполне применимы слова Толстого: "этого человека могли не любить только очень глупые или очень злые люди"... Блистательное и глубокое литературное дарование; ум, выработанный, образованный, сильный, я бы сказала - мужской; и талантливая, как все в ней - доброта... Когда Тамара Григорьевна скончалась, я переписала в отдельную тетрадь те страницы своего дневника, где рассказывалось о ее болезни и смерти, и подарила Фриде. А там у меня такая страничка: