Высоко ценю я и Фридины статьи, всегда вглубь, всегда наперекор официальному слюнявому ханжеству, изнанка у которого одна: казарменная жестокость.
Но выше всего, сделанного Фридой, ценю я и люблю ее "Дневник" и оба ее блокнота: журна-листский и депутатский. "Единственное, что в нашей власти, это суметь не заглушить голоса жизни, звучащего в нас", - писал о литературном творчестве Борис Пастернак. Полнее, чем где-нибудь, Фридин голос сливался с голосом жизни именно в ее дневниках и блокнотах. Тот тончай-ший, редчайший слух, тот замечательный художественный дар, которым ее наделила природа, именно здесь, в этих беглых, непритязательных и как бы случайных записях яснее, чем где-нибудь, являл свою силу. При всей своей беглости каждая запись в "Дневнике" - это крошечная новелла, художественно вполне завершенная; при всей своей интимности этот "Дневник" имеет интерес объективный и будет когда-нибудь читаться тысячами людей, как любимая книга: герои "Дневника", маленькие и большие, будут любимы читателями не менее, чем герои "Тома Сойе-ра", или "Алисы в стране чудес", или "Хижины дяди Тома". Из этого "Дневника" глядит лицо автора, проглядывает на отдельных страницах и лицо времени. Фридины же блокноты - это драгоценнейшие художественные документы эпохи: каждая запись - монолог или диалог из какого-то трагического фарса, идущего на сцене нашей действительности; монолог или диалог, подтверждающий гениальные прозрения Зощенко. (Я горжусь и никогда не перестану гордиться тем, что это я заставила Фриду серьезно, как к художественным, а не только интимным, семейным документам отнестись к своим дневникам и блокнотам, горжусь тем, что она садилась иногда рядом со мною за письменный стол, чтобы, читая вслух реплики героев, вместе проверять внятность, отчетливость интонации.)
И вот из-за этого моего пристрастия к Фридиным блокнотам и рождался обыкновенно наш спор.
Во Фридиной журналистской практике случалось, и нередко, что какой-нибудь диалог из блокнота перекочевывал в статью. Такое кочевье было, разумеется, совершенно естественно: ведь и делались-то эти записи чаще всего как основа для будущей статьи. Но за редчайшими исключе-ниями, попадая на газетную полосу, диалог мгновенно линял, его слепящая яркость меркла, туск-нела: редакторы, замредакторы, правщики, дежурные по номеру кидались на эту искру подлинной жизни и гасили ее с такой энергией, словно это была искра пожара. Недоглядишь - вспыхнет.
Меня уничтожение слова, полного жизни, верного жизни, каждый раз приводило в уныние и ярость.