Не колеблясь ни минуты, он приблизился к бортовому ограждению, намереваясь выбросить чертову сумку за борт.
— Нет! — вскричала она, бросаясь мимо мистера Ливетта с такой скоростью, что сбила беднягу с ног. Она схватила Колина за руку, когда тот уже собирался выбросить ее багаж в море. — Вы ненормальный?
С этими словами она сделала то, что могла сделать одна-единственная женщина на свете.
Она сжала руку в кулак и ударила его промеж глаз, заставив пролететь далеко вдоль ограждения.
У него из глаз посыпались искры.
Ни одна леди не смогла бы нанести такой удар. Кроме…
— Джорджи, — произнес он, ловя воздух ртом и падая на колени.
У него под руками сумка зашевелилась. Это были не платья и белье, а что-то живое.
Он тряхнул головой, чтобы прийти в себя от ее удара, и резко раскрыл сумку — только чтобы обнаружить там краснолицего орущего младенца, вырывающегося наружу.
Младенец? И он чуть было не выбросил его за борт! У него из легких вырвался воздух, словно она нанесла ему точный удар еще и в солнечное сплетение.
Над головой разорвались ракеты после очередного залпа французских пушек, осветив палубы «Сибариса», как Люксембургский сад.
Младенец на минуту прекратил плач и уставился на огромные вспышки света, затем заплакал вновь.
— Дайте ее мне, — сказала она, отталкивая Колина, доставая из самодельной колыбели ребенка и заботливо обнимая его.
— Джорджи, — снова прошептал он, на этот раз протягивая ладонь к лицу, которое он всем сердцем стремился увидеть вновь.
Однако вместо того чтобы броситься в его объятия она отстранилась, избегая его прикосновения, в ее глазах сквозило недоверие, а на лице читалось суровое выражение.
— Да, Колин, это я.
Несколько часов спустя Колин в последний раз посмотрел в бинокль и с удовлетворением отметил, что они оторвались от преследовавших их французов. Вокруг все было голубым и чистым — и море, и небо. По крайней мере пока.
Но почему он не испытывал подъема? Потому, что не мог стряхнуть с себя чувство, что внезапное появление французского корабля в Волтурно именно в эту ночь не было простой случайностью?
Три его встречи с французскими патрулями за последние полмесяца проходили совершенно иначе.
Сегодня все напоминало ловушку. И это могло означать лишь одно: кто-то предал его.
Предал. Сама эта мысль терзала его душу. Вдобавок к этому перед ним встала еще одна проблема — леди в трюме.
Джорджи. Его невозможная, непредсказуемая Джорджи. Но она ли это? Женщина, которая смотрела на него с таким презрением, с такой ненавистью и враждебностью мало напоминала ту, которая с такой страстью делила с ним постель. И эта необъяснимая холодность удержала его от того, чтобы заключить ее в объятия и объясниться в любви.