По вечерам она слышала, как женщины за шитьем разговаривают у большого очага, как мужчины чистят оружие или кожаные доспехи, их низкие голоса вносили басовые ноты в нежный, успокоительный гул, наполняющий большой дом. Для Имоджин не было звука слаще, она упивалась им, сидя напротив Роберта за главным столом. Между ними лежала шахматная доска, у ее ног дремал ягненок, и она ждала, когда Роберт сделает следующий ход.
– Неужели ты собралась выиграть? – недоверчиво спросил Роберт.
– Конечно, – сказала она; безмятежный голос был заметно окрашен удовлетворением. Роберт поднял голову и усмехнулся.
– Никаких «конечно», малышка. С тех пор как я научил тебя этой чертовой игре… Стоп! – Он подозрительно прищурился. – Или это не я тебя научил? Ты умела играть до того, как мне в голову пришла эта идея?
У нее на щеках появились ямочки.
– Как бы мне ни хотелось позволить тебе думать, что раз за разом тебя обыгрывает новичок, должна признаться, что мы с отцом играли. – В утешение она похлопала его по руке. – Правда, изредка.
Он возмущенно хмыкнул.
Имоджин не удержалась и с усмешкой добавила:
– К твоему сожалению, я и сейчас, кажется, неплохо играю.
Роберт проигнорировал торжество в голосе жены и уставился на доску.
– Вообще-то я имел в виду не проигрыш. Дело в том, что я должен только называть ходы, а ты запоминаешь. Держишь в голове всю игру. Что бы ты ни говорила, но это противоестественно.
Она пожала плечами.
– Может, противоестественно, но согласись, очень впечатляюще.
– Ведьма! – взревел Роберт.
Имоджин в восторге залилась смехом, и в этот момент многие мужчины в доме подняли головы. Даже ягненок с вялым интересом посмотрел на людей, а потом вернулся к более важному делу – сну на ноге хозяйки.
Роберт хмуро сделал единственный ход, который она ему оставила, и ворчливо сообщил координаты. Откинувшись в большом кресле, он следил, как его великолепная женушка анализирует позицию; на ее лице едва заметно отражались раздумья. Через несколько тягостных секунд последует ответный ход. Имоджин назвала координаты с уверенностью победительницы.
– Как я понимаю, шах и мат, – сказала она с чарующим самодовольством.
Почти чарующим.
Роберт передвинул фигуру, как было приказано, и положил короля на доску в знак того, что он повержен.
Он вглядывался в позицию на доске, стараясь постичь свой жалкий проигрыш, понять, где он упустил игру. Подошел один из часовых и что-то прошептал ему на ухо. Роберт помрачнел, грозно встал, с шумом отодвинул кресло, так что потревоженный ягненок коротко заблеял.
– Малышка, я выйду на минуту, возникло небольшое дело.