Она нахмурилась, рассеянно складывая в тарелку остатки ветчины и хлеба для самодельной птичьей кормушки, которую она соорудила прошлым летом. Получив букет, стоящий наверняка целое состояние, девушка ожидала, что незнакомец свяжется с ней по телефону или пожелает встретиться лично. Но недели проходили, декабрь перевалил за середину, а от таинственного незнакомца вестей не поступало.
Нахмурившись еще больше, она напомнила себе, что этого ей вовсе и не хочется, что этот мужчина таил в себе опасность и что, если играть с огнем, однажды непременно обожжешься, а ей и так хватит шрамов на всю оставшуюся жизнь…
Мерфи нежно потерся об ее ногу, напоминая хозяйке, что ему следует оставить часть ветчины, и Генриетта вернулась к действительности, ощутив прилив любви и благодарности к огромному животному, чья потребность во внимании и заботе заставляла ее держаться на плаву в самом начале, когда ничто другое ей не помогало.
Телефонный звонок раздался, когда уже стемнело. Генриетта и Мерфи как раз соскребали с себя грязь после зимней прогулки по берегу реки. Генриетта оставила собаку на коврике и бегом поднялась на второй этаж в свою комнату. Звонил он – девушка в этом не сомневалась. Она немного помедлила и наконец дрожащими пальцами подняла трубку.
– Слушаю… – Голос прозвучал слишком слабо, заставив ее испытать презрение к самой себе.
– Генриетта?
Это был тот самый глубокий, немного хриплый и очень мужественный голос, который преследовал ее во сне последние пять недель.
Девушка с трудом проглотила ком в горле.
– Да…
– Как поживаете? – Он говорил негромко, как будто забавляясь ее нервозностью, и все в Генриетте тут же восстало против такой самоуверенности.
– Кто это? – Она не доставит ему удовольствия своей догадливостью.
– Вы дали мне кров и оказали медицинскую помощь несколько недель тому назад, – невозмутимо ответил он. – Помните? Или вы частенько согреваете на своей груди попавших в беду мужчин? – добавил незнакомец не без иронии.
Он открыто ее провоцировал, и Генриетта не удержалась от ответной колкости.
– А разве я пригрела вас на груди? – как можно холоднее произнесла она, отчаянно борясь с мучительной картиной, тут же возникшей в воображении. – Я всего лишь позвонила по телефону и напоила вас чаем, если память мне не изменяет.
– Именно так. – Он говорил с ней как с капризным и непослушным ребенком.
Генриетта заскрипела зубами. Глубоко вздохнув и сосчитав до десяти, она как можно любезнее и ласковее осведомилась:
– Как вы себя чувствуете, мистер…
– Ноге гораздо лучше, – жизнерадостно сообщил низкий голос, – хотя мне и придется пройти курс физиотерапии. Поэтому я и звоню.