Она сощурилась.
— То, что вы помните или не помните о Париже, не имеет никакого отношения к происходящему.
— Я только хотел указать, насколько велик соблазн, — сказал Руперт. — Только святой, например, один из моих братьев, смог бы устоять. Естественно, не зная степени святости вашего брата…
— Вы и ваши коллеги просто решили, что Майлс развлекается с проститутками и танцовщицами.
— И от гашиша, опиума и еще от чего угодно, как мы предполагали, он просто потерял счет времени.
— Я поняла, — сказала Дафна. — Вам поручили занимать меня, пока Майлс не придет сам или его не принесут домой.
— Да, именно такие наставления я и получил, — сказал он. — Это казалось довольно простым делом. Пропал брат, спишем все на наркотики и женщин, но теперь пропал папирус, не говоря уже о слугах. Дело усложнилось.
— Не понимаю, как эти люди смогли войти сюда, — сказала Лина. — Когда мы пришли, Вадид, привратник, был на месте. И он ничего не сказал о каких-нибудь беспорядках.
— Это парень, что сидит на каменной скамье у ворот? — спросил Руперт. — Мне показалось, он молился. Он не обратил на меня никакого внимания.
Хозяйка и служанка переглянулись.
— Я пойду к Вадиду, — решила Лина и вышла. Вдова отвернулась от Руперта и вернулась к разграбленному столу. Она опустилась на колени и отодвинула книгу влево. Стряхнула песок с листа бумаги и подложила его под книгу. Затем собрала перья с пола и сунула в чернильницу. Гневный блеск в ее глазах погас, румянец исчез, лицо покрылось смертельной бледностью, от чего еще ярче выступили темные круги под глазами.
Руперт не знал, что его заставило вспомнить об этом, но перед его глазами живо предстала картинка из далекого прошлого: маленькая кузина Мария рыдает над своими куклами после того, как Руперт и ее братья использовали их как мишень для стрельбы.
У него не было сестер, и он не привык к плачу девочек, и тогда это привело его в ужас. Когда он предложил попробовать склеить разбитые куклы, малышка Мария ударила его одним из искалеченных трупов размером побольше и подбила ему глаз. Как это обрадовало его! Он безоговорочно предпочитал физическое наказание другому — неприятному смятению чувств.
Темные круги под глазами миссис Пембрук и застывшая бледность на ее лице подействовали на него, как когда-то слезы кузины. Но он не ломал никаких кукол. Он не причинил вреда брату этой леди и даже не был уверен, что тот когда-либо попадался ему на глаза. И уж конечно, Руперт не трогал ее драгоценного папируса. У него не было никакой причины чувствовать себя… виноватым.