Самец, или Приключения веселых «мойдодыров» (Черкасов) - страница 32

— Убери! — скомандовал Диггер.

Невысокий, коренастый, несколько оплывший

боками, он прошелся по комнате, заложив руки за спину. Все молча ждали его решения.

— Поломойка, я знаю, как достаются бабки, — сказал он в сторону. — Не тебе меня учить. Я дам вам два косаря бакинских… — Он поднял руку и возвысил голос — Два косаря! Но после дела вы получите еще десять. Все, что заколотите помимо этого, тоже ваше.

— Диночка, соглашайся! — блажил с балкона Харитоныч, с ужасом глядя на бультерьера. — Две тысячи — хорошие деньги!

Наташа и Женя с надеждой смотрели на Дину. Она вздохнула и махнула рукой.

— Заметано! — поспешно закрыл торги Диггер. — Кумпол! Филя! Бабки сюда!

Пока бегали за деньгами, Комар что-то нашептывал Диггеру на ухо, оскалив желтые зубы и поглядывая на слегка ошалевших клинеров. Диггер поначалу согласно кивал, потом воспротивился:

— На кой хрен они мне все здесь? Одну оставим — и хватит. Эй, поломойка! Вы еще должны дочистить оранжерею и закрыть люк, в который провалился ваш толстяк. И еще: всех шнырей я отпускаю, а ты останешься здесь. Поживешь у меня в гостях, пока не закончим дело. Причиндалы ваши тоже пока у меня останутся.

— Давай толстуху оставим, — попросил Комар. — Я хочу толстую.

— А я — умную! — отрезал Диггер. — Побудешь здесь, чтобы твой сброд не разбежался.

— Мы не сброд, — устало возразила Дина. — Мы команда.

— Вот и посмотрим, какая из вас команда. Возьми бабки, можешь не пересчитывать. Вы понадобитесь мне завтра. И растолкуй им, что если кто-то не придет, тебе будет худо. Если кто-то распустит язык — тебе и ему будет худо.

Вытребовав зарплату и вырвав у растерянной своим нежданным арестом Дины кровные премиальные, Харитоныч поспешно покинул дом, где его так безжалостно травили собаками, и возвращаться в него не собирался. Он решил, что настал наконец тот самый день в его жизни, когда все круто изменится. Чтобы воплотить задуманное, не хватало сущей безделицы. Харитоныч поспешно отделился от прочих «мойдодыров», усталых и напуганных, и на станции метро «Крестовский остров» поехал в противоположную сторону. Странный наряд его — брюки, обрезанные по колено, и теплый тельник в черную полоску — не привлекал особого внимания. Чего только не увидишь в питерском метро. Выцветшие глаза Геннадия Харитоновича сияли такой решимостью и верой, что богобоязненные мамаши крестились при взгляде на него, развязные девицы прикрывали рты, и даже милицейский патруль у турникетов не решился его тормознуть. Красную футболку Харитоныч поспешно снял, стыдясь своего непрезентабельного прошлого, хотел даже выбросить, но раздумал, скомкал и засунул под тельняшку.