– Дед, а что за история случилась в Березовке перед революцией с кухтеринскими бриллиантами? – вдруг спросил он.
– С брыльянтами Кухтерина? – уточнил дед Матвей. – Простая история, с концом канула в Потеряевом озере. Сам томский полицмейстер-генерал в Березовку наведывался, в лепешку разбивался, чтоб угодить купцу, только и он с носом уехал. А промежду тем, вместе с драгоценностями и подводами пропало шестеро людей, считая двух ямщиков, двух урядников да приказчиков.
– Расскажи подробнее об этом.
– Подробностев, Антоша, сам томский полицмейстер-генерал не смог разузнать. И до сей поры их никто не знает.
– Как бриллианты оказались в Березовке?
Дед Матвей хмыкнул в бороду, задумавшись, помолчал.
– Тут, как бы тебе не соврать, такой табак получился. Кухтерин купец был шибко ушлый, торговлю держал по всей Сибири и связь с Китаем имел. В начале семнадцатого года он уже смикитил, что в Россее царскому режиму конец приходит, и, не долго думая, порешил сплавить свои драгоценности за границу, в Шанхайский банк. По такому случаю загрузил в Томске фарфоровой посудой две подводы – вроде как. торговать собрался – а промеж делом и брыльянты туда всунул. С обозом назначил самых преданных приказчиков, для охраны урядников нанял и отправил их с наказом держать быстрый путь прямиком на Шанхай-город китайский. Дело как раз в феврале было, люто в том году буранило по Сибири. Худо-бедно ли, добрались подводы до Березовки. Сопровождающие люди перекусили в трактире Гайдамакова и, не глядя на буран, тронулись в ночь через Потеряево озеро на Ярское. Больше их и не видели…
– И что дальше? – поторопил Антон.
– Ты человек ученый, соображай, – дед Матвей опять помолчал. – Для облегчения могу подсказать, что на озере шибко много таких мест, где даже в лютый мороз толстый лед не настывает…
– В ночном буране ямщики сбились с дороги и угодили в такое место, – быстро сказал Антон.
Дед Матвей хитро прищурился:
– Как говаривал Яшка-антиллерист: «Бух – и мимо!» С лошадиными повадками ты, Антоша, не знаком. Даже дурная лошадь сама с дороги не собьется. Она нутром дорогу чует, особливо тонкий лед. Стало быть, ежели подводы с пути свернули, кто-то лошадям такого страху нагнал, что они и чутье потеряли.
– Говорят, Гайдамаков это сделал? – чтобы ускорить рассказ, спросил Антон.
– Говорят, в Москве кур доят… – дед Матвей пошамкал губами. – Гайдамаков держал при трактире двух работников: Скорпиона, Ивана Глухова отца, и молодого парня по прозвищу Цыган. Парень тот был русским, а прозвище получил за свою наружность – шибко лицом был черен. Вот этого Цыгана и словили вскорости в Новониколаевске – так в ту пору Новосибирск обзывался, – на базаре, дорогую фарфоровую посуду продавал. А ваза та, как опознал купец, оказалась из пропавшего обоза. Сразу следствие заварилось. Цыган заявил, что вазу послал его продавать хозяин. Стали пытать Гайдамакова. Тот заявляет, что вазу продали ему приказчики, когда ужинали в трактире перед отправкой на Ярское. Оно и правда, приказчики для отводу глаз кое-где по селам и поторговывали посудой, но только, как я уже упоминал, купец был ушлый. Оказывается, отправляя обоз, он наказал строго-настрого приказчикам торговать только дешевой посудой – тарелками да чашками разными, а дорогую, – чтоб в целости-сохранности доставить в Шанхай. Вот тут и влип Гайдамаков!… От испуга приключилась с ним, как заключили доктора, холера. От такой болезни люди животом и другими внутренностями маются. Здоровый был мужик Гайдамаков, но и он против холеры не устоял, окочурился…