– Ты плакала? Тебя чем-то расстроил дядя Чарлз?
– Чарлз?! Нет! Матерь Божия, это лучший человек в мире… – Тиффаыи слегка задыхалась от волнения. – Это просто оттого, что ты… ты…
– Я? Что я сделала? – Брэнди была озадачена.
– Ты ничего не сделала! Просто… ты никогда меня так не называла. Со времени моего развода… ты всегда говорила мне Тиффани или мама.
– Но ты и есть моя мама, – недоумевала Брэнди.
– Да, но этим вечером ты еще попросила у меня помощи. О, дорогая, ты никогда не обращалась ко мне за помощью с того дня, как твой папа объявил о разводе. – Тиффани зашмыгала носом. – Ты всегда относилась ко мне так, будто я какая-то слабоумная.
– Я никогда не считала тебя слабоумной, – сказала Брэнди, однако как-то вдруг засуетилась от неловкости. Нет, она не считала мать слабоумной, но ей казалось, что Тиффани никогда не думала ни о чем другом, кроме как о мужчинах и украшениях.
– Сегодня вечером ты назвала меня мамочкой.
Бренди снова поднялась с пола. Мама или мамочка?
Так вот откуда тот легкий сумрак в ее глазах! Или она просто это себе внушала, но в действительности – нет, потому что умом понимала разницу. Мамочка – это был глас невинного любящего ребенка, мама – слово критически настроенной девочки-подростка.
– Я не думала, что тебя это волнует, – сказала Брэнди.
– Я знаю, – поспешила заверить ее Тиффани. – Конечно, как глава семьи, я не очень хорошо справлялась со своими обязанностями. Но порой я возвращалась в мечтах к тем далеким дням, когда тебе было десять и ты прибегала ко мне со своими заботами. Как будто я могла что-то уладить! Ты была такая милая маленькая девочка!
– Но не такая милая, когда подросла, да?
Брэнди помнила свое разочарование, когда ее мать переходила с одной работы на другую и доход семьи падал все ниже и ниже. Она помнила также свое высокомерное отношение к Тиффани. Какой же высокомерной она была все это время!
– Я оказалась неспособной к работе, – сказала Тиффани. – Я это понимаю. Но мне всегда хотелось добиться успеха, чтобы ты мной гордилась. И я мечтала, что однажды ты вспомнишь, как в детстве ты любила меня, и снова станешь называть мамочкой.
– О Боже! – Слышать откровение матери, видеть ее волнение для Брэнди было подобно хлесткой пощечине. – Наверное, я становлюсь похожей на отца.
А еще дала ему бой! Но, как выясняется, сама стала имитацией человека, которого презирала больше всего в жизни. За что? За то, что он был бесчувственным. За то, что не знал сострадания.
– Нет, ты не такая! Я не имела это в виду. О, дорогая, мне не следовало начинать этот разговор. Я знала, что все испорчу.