В один год наводнение было, весна жаркая, ранняя, талая вода затопила все вокруг. Вышла Мария Петровна рано утром на крыльцо, чтоб дров набрать, и дыхание перехватило от страха: сад затоплен, а возле самых ступенек вода плещется, холодная, черная. Ушла она в дом, хотела закурить от расстройства, а папирос не оказалось. Вдруг ее кто-то окликнул, выглянула она в окно и увидела две лодки. В одной сидел сын теперешнего начальника нефтебазы, во второй она узнала свою лодку.
— Марь Петровн! — крикнул мальчик. Он был в фуфайке, радостный, возбужденный. Она вышла на крыльцо.
— Ты чего?
— Меня отец прислал, чтобы я вашу лодку отыскал и к крыльцу подогнал…
— Зачем? — удивилась Мария Петровна.
— Как зачем? — мальчик удивленно покачал головой. — А как же вы, интересно, в магазин выберетесь или в больницу, например?
— Твой отец действительно считает, что мне под силу доплыть до магазина?
— А здесь близко совсем… Еще он велел вам хлеб передать. — И он дал ей сверток.
— А ты сам-то сегодня в город не поедешь?
— Не-а. Не поеду. Мне уроки учить надо. А чего там делать-то?
— Да мне папиросы нужны…
— Это только завтра.
Его лодка качалась на воде, словно в нетерпении поскорее оттолкнуться от крыльца и поплыть дальше через лес, к озерам, а там — и в саму Волгу…
Никто не видел, а поэтому никто и никогда не узнает, как добиралась в тот день Мария Петровна до города. Никто не видел, как плыла она по тихим тополиным аллеям, касаясь веслами густых, разбухших от лопающихся почек веток, как плыла по высокой мутной воде, распугивая птиц и обещая им на обратном пути дать хлебца.
Тепло одетая, в высоких резиновых сапогах, она не торопясь добралась до ближайшего берега, спрятала лодку в кустах и дворами, не оглядываясь, быстро пошла в центр. Накупив хлеба и курева, вернулась и так же, по затопленному лесу, поплыла обратно. По пути кормила птиц, оставляя на отмелях и редких островках мелко крошенный хлеб. Когда подгребала к своему саду, залюбовалась закатом, как в зеркале отраженном в водной глади, слепящим, как на пожаре, верхушками дальних тополей, розовыми, еще голыми веточками смородины и залитым красным светом крыльцом…
— Тимофей, Тимоша-а, пойдем обедать, сынок. Пора. — Мария Петровна поднялась. — Ты слышишь меня, Тимоша?
— Маша!
Она вздрогнула и обернулась: за забором мелькнула кожанка.
— Коля?!
Поднялся ветер, зашумели, заволновались тополя, градом посыпались яблоки, где-то далеко-далеко, за озером, прокричала выпь…