А тем временем по замку уже пошли сплетни. Но он делал вид, что ничего не слышит, ничего не понимает, и только наблюдает за развитием событий. Де Ватевил умер на поле боя прежде, чем Эверард решился уничтожить его. Следующий же муж практически не беспокоил Констанцию. Он был поглощен своими привычками, но она решила родить наследника.
Эверард судорожно сглотнул — воспоминания были мучительны… Видя графиню, он невольно представлял ее в своих руках, думал о ее поцелуях, о ее губах, таких нежных и мягких…
Она была его леди! Несмотря на то, что графиня имела толпу слуг для ухаживания и защиты, она не могла обойтись без него. Он стал частью ее, и она действительно была его леди. Капитан был большим тридцатидвухлетним теленком, который тянулся к ней, как к луне. Она не могла быть его, и все-таки она была его. «О, леди Луна, честная леди Луна, выше всех нас…» — припомнил он слова песни. Скверная песенка, но он любил Констанцию, любил до сумасшествия.
Эверард, увидел, как Констанция озабоченно нахмурила брови. Услышав, как арестованный в телеге взревел от боли, графиня послала девушку узнать, в чем дело.
Бормоча себе под нос проклятия, капитан посмотрел на подъехавшего рыцаря.
— Посмотрите, что теперь из себя представляет этот непобедимый разбойник… Теперь он уже не сможет грабить и совершать набеги! Вы победили его…
Эверард, с суженными от ненависти глазами, подъехал к колымаге с арестованными и увидел, как его рыцари толстым концом хлыста стали избивать жонглера, стараясь угодить непременно ему в голову. Сенрен уже не мог кричать, он только стонал.
Констанция тоже увидела эту сцену и закричала от ужаса.
— Почему рыцари так грубо обращаются с жонглером? Что сделал им этот несчастный?! — обратилась она к Эверарду.
Колдунья Ллуд подползла ближе к Сенрену. У нее было больше свободы движений, чем у жонглера, поскольку ее запястья привязали к цепочке, продетой через перекладину.
Жонглер, не поднимая головы, рычал от собственного бессилия, от того, что он ничего не может сделать с этими людьми, с их проклятым хлыстом.
Констанция подошла ближе к колымаге с арестованными. Она внимательно оглядела жонглера. В грубой, залитой кровью одежде, старых штанах, босой, он был все равно красив — его сапфировые глаза горели от гнева, золотые волосы разметались по плечам… Графиня неожиданно подумала, что не знает никого прекраснее его, но она ничего не может сделать, чтобы помочь ему.
Женщина велела дать несчастным воды. Увидев мокрую рубашку на жонглере, графиня приказала принести ему другую.
— Эта крепче и теплее, чем та, которая на вас, — сказала она молодому человеку. — Завтра будет холодно… Думаю, вы останетесь довочьны ею.