Бонастре наклонился к Констанции.
— Миледи, не существует никакого способа, чтобы охотник женился на дочери кузнеца. Он должен жениться на крепостной девушке, которую ему выберет шериф.
Графиня с сожалением посмотрела на девушку, она уже поняла, что та ждала ребенка, и от этой мысли леди Морлакс стало совсем не по себе. Она поймала себя на мысли, что думает не об этой несчастной, а о себе.
Констанция пыталась подавить тревогу, которая снова поднялась у нее в груди. Каждое утро она прислушивалась к себе, надеясь почувствовать и понять, что ошиблась и визит жонглера в ту памятную ночь не оставил следов, но с каждым днем надежда угасала. Месячных не было в ноябре, а теперь уже декабрь, и никаких намеков на то, что они все же придут. Она пыталась обмануть себя, надеялась, что это результат длительного переезда, но тревога не оставляла ее. И вот теперь, глядя на эту беременную девушку, Констанция вновь забеспокоилась.
Она могла обманывать себя, но природу не обманешь. Ее тело уже готовилось к тому, чтобы снова стать матерью. Груди набухли и иногда побаливали, месячных не было почти два месяца. Все это говорило о беременности и ни о чем другом.
Были женщины, с которыми она могла посоветоваться, хотя бы даже со своей старой нянькой, которая была с ней с первой минуты появления на свет. Но она не могла заставить себя говорить об этом сумасшедшем, который почти изнасиловал ее на пути из замка Морлакс, и о том, что она теперь беременна. Произнести все это вслух было выше ее сил.
Теперь многие жаловались на ее характер. Она стала поднимать крик по самому ничтожному поводу. А к ночи так уставала, что просто падала на кровать. Но даже во сне ее преследовали разные видения — вот она в темнице, куда ее заточил король Генри, где полно крыс. Воображение рисовало перед ней картины одну ужаснее другой. Вот она тянет руку через отверстие в двери, но никто не разговаривает с ней, мир совсем забыл о ней. Она никого не видит, только одиночество и стыд, все разрушающее одиночество… Она разрыдалась во сне и проснулась вся в слезах.
Днями и ночами она молила Бога, чтобы король отправил ее в монастырь замаливать грех. И опять дрожь страха охватывала ее. Не так важна ее дальнейшая судьба… Хуже всего, что она расстанется со своими дорогими детьми…
Каждый день ей снился один и тот же сон — она с детьми убегает на корабле в Данию или Испанию, и всякий раз, как только парус установлен, появлялись рыцари короля Генри и забирали кричащих Биатрис и Ходерн из ее рук. Она всегда просыпалась на этом месте. Внутри Констанции поднималась ярость против жонглера, она представляла, как могла удушить его тогда веревкой от крестика, но тут же вспоминала, что сняла крест. В ту ночь креста на ней не было… Графиня понимала, что скоро ее тайну узнают все, но она уже так устала, что только хотела отплатить ему за то, что он с ней сделал.