Но самое удивительное было то, что время от времени Констанция предавалась совсем другим мечтам. Иногда страх отступал и она погружалась в мечты, хотя и испытывала чувство вины за свои мысли. Графиня вспоминала горячие объятия жонглера, его ненасытность.
Один раз ей даже пригрезилось, что она танцует перед ним. При этих мыслях ее опять охватывало невыносимое желание, и мечты становились все откровеннее.
Вот Сенрен, обнаженный, лежит на диване… она берет в свои руки его достоинство и начинает ласкать головку, наблюдая одновременно за его большим золотым телом, которое ничем не накрыто… Он не выдерживает, срывает с нее одежды и тоже начинает ласкать, а затем входит в нее. Очнувшись, Констанция осознает двусмысленность своего положения, но еще некоторое время она ощущает возбуждение, чувствует, как помимо ее воли промежность помнит его необыкновенные руки.
До ночи с жонглером в ее мечты никогда не приходил ни один мужчина, не говоря уж о том, что ей никогда не снились эротические сны, даже когда она была замужем. Леди Морлакс не переставала удивляться знанию жонглером женщин, он знал все их секретные места. Она опять вспомнила, как Сенрен, подстроившись под ее ритм, с силой двигался в ее теле, как он опустил ее руки на свой пенис и она, когда он выходил из нее, ласкала его. И так продолжалось до тех пор, пока он вдруг не изогнулся и она не почувствовала, как теплый поток хлынул в ее лоно. Сенрен же в этот момент приник к се грудям и стал сосать их, как сосут младенцы, сильно и нежно. Она…
— Миледи!
Графиня с трудом очнулась от своих грез. Зал наполнился кричащими людьми. Молодой охотник стоял между двумя людьми шерифа, кузнец сдерживал свою дочь, которая стояла с протянутыми к охотнику руками.
— Она заявляет, что несмотря ни на что пойдет с охотником, — тихо проговорил на ухо графине Бонастре. — Шериф Рептон обещал, что разрешит им пожениться и будет щедр, если они отдадут своего первенца вам…
Констанция оглядела зал, она еще не совсем отошла от своих похотливых фантазий, но прекрасно понимала, о чем идет речь. Графиня подумала о девушке, согласной отдать собствснного ребенка. Она бы ни за что на свете не отдала Ходсрн кому бы то, ни было.
Графиня подняла руку. Этот жест заставил всех замолчать.
— Крепостной… О, Боже! — Она так отвлеклась, что забыла его имя. — Где вы были рождены? На нормандской земле?
Судебный пристав ответил за него:
— В Каунтасе, миледи.
Констанция продолжала:
— Я не понимаю… Здесь, насколько я знаю, другие законы. Почему этот молодой человек является составной частью чего-то неделимого? Почему он так привязан к своей семье?