И когда он на сей раз убрал голову, она улыбнулась, глядя на него снизу вверх.
– Кажется, моя рука примерзла к месту, – сообщил он ей.
– Что ж, Мак будет весьма удивлен, – ответила она, заливаясь смехом.
Эван нехотя скатился с нее и сел.
– Больше никаких вопросов.
– Никаких.
– По крайней мере не сегодня, – исправился он.
Вино на вкус было словно вода, сдобренная цветами; от него она чувствовала себя естественной и раскрепощенной.
– Разумеется, – продолжил он, – ты действительно можешь задать мне один вопрос, так сказать, на свое усмотрение.
– И что же это за вопрос?
– Ты победила в состязании лучников. Ты выиграла у меня фант. Помнишь? – Глаза его были темными и бесстыдно обольстительными. – Ты можешь попросить меня о чем угодно, Аннабел, и мне придется исполнить твою просьбу.
Аннабел открыла было рот, чтобы задать вопрос, но они ведь условились: никаких вопросов.
– Вообще никаких вопросов? – спросила она.
– Может статься, я смогу угадать, что ты хотела бы узнать, – сказал он, игриво поглядывая на нее.
– Вполне вероятно, – парировала она.
– В дебрях Клэшиндаррохского леса не так-то много кандидаток на мою нежную привязанность, – сказал он, не отрывая от нее своих глаз. – Когда я был юношей, я действительно некоторое время оттачивал свое мастерство на покладистой юной леди из деревни. Но потом дядя Пирс отвел меня в сторонку и сказал пару крепких словечек о сути ответственности и о том, что произойдет, если женщина понесет. Видишь ли, я их граф.
Она кивнула.
– Я обучался дома, и при надлежащем развитии событий я очутился бы в университете и там познакомился бы со множеством юных барышень, но… К сожалению, прежде чем я смог это сделать, ко мне послали Роузи по условиям соглашения моего батюшки с ее отцом. Роузи должна была прожить у нас несколько лет, прежде чем мы скрепили бы брак любовной близостью, в то время как я находился бы в университете. Видишь ли, ей было всего тринадцать.
– Тринадцать! – охнула Аннабел. – Ужасно. Бедная, бедная Роузи!
Рот его превратился в напряженную, тонкую линию.
– Я не мог оставить ее, особенно когда мы узнали, что она носит ребенка.
– Она хотя бы понимала, что происходит?
– Не совсем. А в ту ночь, когда она рожала… – Взгляд его выражал муку. – К тому времени она уже могла выносить мое присутствие. Я ей даже нравился. Но когда начались схватки, она где-то в глубине своего помраченного ума решила, что, должно быть, я был тому виной. И хотя я убрался с ее глаз долой, она все равно вырывалась из комнаты, где ее расположили, и искала меня. Наконец бабуля решила, что лучше дать ей возможность излить свои чувства. Поэтому я вошел в родильную комнату.