— Просто не могу поверить в вероломство мистера Колби! — снова и снова повторяла она.
Шарлотта отметила, что Кристофер теперь безоговорочно превратился в мистера Колби.
— Как он смел позволить себе такие вольности со мной! — Джулия в очередной раз толкнула Шарлотту локтем, стараясь привлечь ее внимание. — Шарлотта! Это важно! Знаешь, он не только пытался поцеловать меня. Он положил свою руку мне на грудь! Шарлотта! На мою грудь! — повторила Джулия, подчеркивая каждое слово. — Меня могли бы погубить, — произнесла она с явным удовольствием.
Шарлотта не отозвалась. Джулия всмотрелась в ее лицо:
— Что с тобой, Шарлотта? Ты ужасно тихая. Я могла бы попросить маму… у нее есть какие-то хорошие средства для тяжелых месячных. Хочешь? О нет, — простонала она, — я не смогу! Стоит ей только взглянуть на меня, и она сразу поймет, что я чуть не погубила себя вчера вечером!
Шарлотта равнодушно заметила, что Джулия определенно наслаждается пикантным положением.
И только когда около двух часов дня все затихло в огромном доме, Шарлотта заплакала. Джулия с родителями уехала на прогулку; ее горничная ушла вниз на кухню. Подушка намокла от слез: Шарлотта оплакивала мужа, которого у нее никогда не будет; детей, которых она собиралась родить; плакала от несправедливости того, что она — она, Шарлотта, — оказалась развратной женщиной. Она долго плакала от безысходности и наконец решила, что должна держаться подальше от мужчин. Ясно, что она сама себе не может доверять. И она не может позволить себе быть публично опозоренной: родители бы этого не пережили.
Если мир Шарлотты распался на до и после, то же самое произошло и с миром ее матери.
Когда на следующий день Шарлотта вернулась на Албемарл-сквер, она почти не разговаривала. Она смотрела на мать сухими мрачными глазами, отчего той хотелось одновременно встряхнуть дочь и разразиться слезами. Что же такое случилось с Шарлоттой? Она стала на себя не похожа, в недоумении жаловалась герцогиня мужу. Шарлотта стала угрюмой и даже грубой.
А в самый канун бала Шарлотта заявила, что не желает ездить ни на какие балы, включая собственный дебют. Мать не верила своим ушам Резко повернувшись, она обратилась к Мари, горничной Шарлотты:
— Позови, пожалуйста, Виолетту, Мари. А затем можешь идти.
Мари выскользнула из комнаты. Ее хозяйка, должно быть, сошла с ума. А прекрасное платье? Как только ей могла прийти в голову мысль отказаться от него?
Сестра Виолетта вошла в спальню с уверенным видом особы, имеющей за плечами уже два сезона и почти не подлежащее сомнению предложение от маркиза Бласса.