— Увидимся вечером, — глубоким бархатным голосом произнес Алекс, не сводя с нее глаз.
Шарлотта слишком мало доверяла себе, чтобы что-либо сказать в ответ, поэтому отняла руку, молча кивнула и стала подниматься по ступеням. Перед дверями она остановилась, пораженная неожиданной мыслью. Она обернулась и умоляюще на него посмотрела.
— Вы ведь не сядете опять на лошадь, милорд?
Алекс посмотрел на нее и перевел взгляд на Пиппу.
— Нет, — сказал он, — больше я не посажу Пиппу на Буцефала.
Он так улыбался ей, думала Шарлотта, проскользнув в дверь мимо Кэмпиона. Его глаза так блестели, они говорили о… поцелуях. О поцелуях и о чем-то большем.
Элоиза, супруга маркиза Бранденбурга, медленно спускалась по лестнице своего городского особняка, раздраженно натягивая длинные, по локоть, перчатки. Она была недовольна. Очень недовольна. Элоиза была женщиной, хорошо осознававшей свою значимость. Она прекрасно разбиралась во всем, что касалось приличий, и очень этим гордилась. Но по иронии судьбы ее дочь выросла своенравной ветреной девчонкой. Сама она в возрасте Софи носила только белое и смиренно опускала голову, когда кто-то из родителей входил в ее комнату. Она никогда, до тех пор пока не вышла замуж, не осмеливалась смотреть отцу в глаза. Но Софи! Элоиза не помнила случая, чтобы дочь не смотрела смело в глаза матери и не отказывалась сделать хотя бы самую мелочь, о которой та ее просила.
Вот, например, сегодня днем. Когда она, Элоиза, сообщила, что они должны поехать на чаепитие, устраиваемое достопочтенной Лидией Бингли, Софи отказалась наотрез, сославшись на договоренность с учителем португальского языка. Элоиза даже сосчитать не могла, сколько раз она повторяла дочери, что единственное, чему нужно учиться молодой леди, — это умению найти мужа. Но Софи упрямо отказывала женихам и учила новые языки.
Чтобы успокоиться, маркиза глубоко вздохнула. Оглядела свой туалет: по крайней мере хоть она выглядит безупречно! Возможно, немного старомодно, но она не одобряла новую французскую моду. Она была убеждена, что ее собственная дорогая матушка — такая строгая и несгибаемая в своих убеждениях — простит ей, что она не носит французскую одежду. Нет, она никогда не наденет эти свободные платья без талии и никогда не сменит свой твердый корсет на новомодный легкий! А Софи, кажется, не носит даже такого корсета! Под ночной рубашкой, которую Софи имела смелость называть платьем, и места-то не было для корсета. В глазах Элоизы снова вспыхнул гнев.
Она уже дошла до дверей и стояла там, нетерпеливо постукивая по мраморному полу туфлей. Где Софи? Дочь настаивала на посещении театра «Друри-Лейн», где уж, конечно, все ее увидят. Поскольку она, очевидно, собирается поехать в театр полуголой, то могла хотя бы появиться вовремя!