– Думаю, вы и сами знаете, в чем дело, миледи. Вы отвлекаете двух моих самых лучших рыцарей, одаривая их чарующими улыбками, взмахивая ресницами и осыпая похвалами. – Он презрительно фыркнул. – Оба они распустили хвосты, словно два павлина!
По правде говоря, Джиллиан и сама не знала, что на нее нашло.
– Я просто проходила мимо, направляясь в главный зал, – заметила она. – Я остановилась переговорить с рыцарями и затем задержалась, чтобы полюбоваться их рыцарским искусством. Хотя надо признать, что и помимо этого там было чем любоваться. – Последовала короткая пауза. – Сэр Маркус очень красив, не правда ли? А у сэра Бентли такая обезоруживающая улыбка. Пожалуй, я сама не знаю, кто из них двоих нравится мне больше.
Глаза Гарета вспыхнули.
– Другим мужчинам лучше не привлекать к себе твоего внимания, моя прелесть.
«Это уже становится весьма забавным», – подумала про себя Джиллиан.
– Ты уже дал мне понять, что в моих интересах как можно скорее обзавестись ребенком, но ты ни слова не сказал о том, что этот ребенок непременно должен быть твоим.
Гарет выругался себе под нос. Вот маленькая плутовка! То, что она одаривала Маркуса и Бентли притягательным теплом своей улыбки, пробуждало в нем чувство, которое нельзя было назвать иначе, чем ревностью. С ними она могла смеяться, кокетничать, но с ним – никогда, и для него это сознание было хуже жала в плоти. Она упорно избегала его. Его просто выводило из себя то, что до сих пор она ни разу не притронулась к нему по собственной воле. Он хотел ощутить ее ласку на своей коже, ее горячие губы, касавшиеся его обнаженной груди, чтобы затем скользнуть вниз по его животу, пробуя мягким влажным язычком на ощупь его бархатистую плоть…
Гарет снова выругался про себя, ибо его мысли не только приняли совершенно непредвиденный оборот, но и оказали сильнейшее воздействие именно на ту часть его тела, о которой он только что вспоминал. Он неловко переминался с ноги на ногу, чувствуя, как ткань его одежды туго натянулась от возбуждения. Да, подумал он про себя мрачно, ему действительно хотелось, чтобы она сама обратила к нему свои губы для поцелуя, не заставляя его разжигать огонь, который, как он уже знал, скрывался за ее внешней холодностью. Ему хотелось, чтобы она хотя бы один раз пришла к нему сама…
Нет, не один раз. Всегда.
Его понемногу охватывала ярость. Днем она избегала его, ночью держалась отчужденно. Она по-прежнему отвергала его, хотя и не напрямую. Не раз она делала вид, что спит, а когда он прижимал ее к себе, то чувствовал ее напряжение. Однако ему стоило только пощекотать кончики ее грудей, чтобы они сразу стали острыми и упругими, ибо это место было у нее наиболее чувствительным… или погладить заветную ложбинку между бедрами, чтобы его пальцы покрылись влагой – очевидным доказательством ее возбуждения. И даже когда он проникал в нее так глубоко, что каждый его вздох становился ее собственным, она всячески старалась скрыть удовольствие, подавляя стоны до тех пор, пока губы ее не начинали кровоточить… лишь для того, чтобы провести весь остаток ночи, свернувшись, словно котенок, в его объятиях. Если бы не то затруднительное положение, в котором они оба оказались по милости короля Иоанна, ему было бы совершенно безразлично, как скоро она понесет во чреве, так как теперь это служило ему удобным предлогом для того, чтобы делить с ней ложе, и как можно чаще. Однако его мужская гордость была задета.