«Леди Меррил, на что я очень надеялась, добрый, непритязательный и покладистый человек. Трудно поверить, что прошло уже четыре месяца. Ее сын – тяжелое испытание, хотя не в том, чего ты боялась. Ты слышала еще что-нибудь о скандале, в котором он замешан? Конечно, я не должна сплетничать, но всегда лучше быть вооруженной на случай вроде этого.
Леди Анна и ее подруги высокомерны и глупы, однако не желают мне зла. Отчасти я даже завидую им. Разве не глупость? Представляю, как ты будешь смеяться надо мной!»
Ну вот, снова это писклявое веселье, за которым прячутся серьезные опасения. Выбросив из головы девушек, Сара перевела взгляд на лилию и опять вспомнила Мавра, его странное и чудесное соблазнение. Если она и могла кому-то рассказать о нем, то лишь одной Мэгги. Они вместе росли в жалкой части Лондона, прозванной «священной землей», жили как одна семья, пока Мэгги не вышла за барона. Теперь она баронесса, и отношения между ними уже не те, как бы Саре ни хотелось отрицать это.
Было нечто странное, непонятное и в ее неожиданной встрече с Мавром, она даже не решалась написать об этом в письме, боясь, как бы все это вдруг не исчезло. Сара смотрела на лист, ей очень хотелось написать, но так, чтобы не открыть всей правды.
«Я встретила совершенно удивительного джентльмена, который, видимо, проявляет ко мне интерес. У меня не вызывают доверия его побуждения, но в глубине души я почему-то хочу верить ему».
Этого более чем достаточно. Затем она подробно рассказала о достопримечательностях Венеции, подписалась, запечатала конверт и положила на отправку с утренней почтой.
Быстро переодевшись и умывшись, Сара легла в постель, аккуратно подоткнула одеяло, добродетельно натянула его до подбородка и задула лампу.
Но сон не шел. Она лежала, глядя на медальон в центре потолка, слыша ночные звуки, влетавшие в открытое окно: хихиканье леди Анны и сестер Mop-тон, тихий, увещевающий голос их гувернантки, смех и обрывки разговоров, доносившиеся из других апартаментов и соседних зданий.
В постоянной тишине каждый звук доходил до нее отчетливо, поскольку здесь не было ни стука подков, ни грохота колес, подавляющих менее громкие звуки. Движение воды в лагуне стихло до шепота, так что плеск неловко погруженного весла разносился по каналам, словно громкий шлепок.
Потом Сара осознала, что есть иной звук, мелодия, настолько отдаленная, что сначала она не могла определить, то ли это группа певцов, то ли два или три.
Постепенно мелодия становилась все громче и громче, она явно приближалась, и, наконец, Сара поняла, что музыканты должны находиться в плывущей лодке. Услышав радостный крик девушек на балконе, она встала, подошла к окну и с любопытством выглянула наружу. Прямо под ней стояло не меньше десятка перегруженных гондол с убранными навесами. При ярком свете пылающих жаровен, висевших на месте кормовых фонарей, она увидела кучу музыкантов в диковинных маскарадных костюмах, поющих, играющих, принимающих театральные позы. Скрипачи, флейтисты, дудочники всех родов, барабанщики, аккордеонисты, гитаристы так набились в лодки, что восхищенные крики девушек постоянно сменялись предупреждающим визгом, когда-то один, то другой едва не переворачивал лодку.