— В таком случае отныне ты моя навсегда. — И исступленно врезался в нее.
И любовниками овладела горячка.
Для рассуждений и раздумий не осталось места. Он двигался в жестком неумолимом ритме: чувственное наслаждение затмило рассудок, жаркая потребность растворила все остальное в алчном желании.
Воспламененная, теряющая разум, она впилась зубами в его шею.
Зарычав от боли, он сверхъестественным усилием подавил мгновенный импульс, побуждающий его сделать то же самое.
Придя в ужас от содеянного, она покаянно заплакала:
— О Боже, прости меня… прости… мне так жаль…
Но во рту ощущался вкус крови, напоминая о ее минутном умопомешательстве.
— Как и мне, — неприязненно оборвал он, предчувствуя, сколько неминуемых бед обрушится на их головы. Нельзя хотеть друг друга так, как хотят они. А что будет дальше?
Но, несмотря ни на какие трезвые соображения, он в три шага очутился у стены, прижал Кристину спиной к дубовой панели, вложил всю тяжесть своего тела в следующий резкий выпад и пронзил ее снизу вверх, словно лишь одной грубой силой мог унять бушующий в мозгу ураган.
Поддавшись тому же отчаянному безумию, она всхлипывала, металась, рвалась к нему, желая большего, желая всего его, желая полного, ослепительного, рвущего душу и сердце восторга, который находила лишь в его объятиях.
Их слияние превратилось в животное совокупление… грубое, почти грязное… вышедшее из-под контроля.
Безрассудное, бесстыдное в своей алчности. Фантастически, невозможно прекрасное. И, кончив, он исторгся, бешено, как первобытный дикарь, в ее незащищенное тело.
В наступившей тишине воцарилась ощутимая атмосфера несчастья и грядущего позора.
Макс, прижавшись лбом к стене, тихо выругался.
Кристине хотелось успокоить его, но язык не поворачивался говорить какие-то утешительные слова, когда ее трясло от страха.
— Мы должны как-то позаботиться об этом, — выдавил он наконец.
— Мы? — с нескрываемой иронией осведомилась она.
— Я обо всем позабочусь, — поправился он и, выпрямившись, поднял ее на руки и понес к постели. — В городе должна быть аптека, — добавил он, укрывая ее одеялом.
— Макс! — возмущенно воскликнула она. Вся ее жизнь превращается в публичный фарс!
— Не смотри на меня так. Нам что-то потребуется, чтобы вымыть из тебя сперму.
— Хоть бы сказал, что сожалеешь, черт побери, — прошипела Кристина, злясь на него, на себя, на полный идиотизм их поведения.
— Я сожалею. И раньше со мной никогда не было ничего подобного, хотя это вряд ли тебя утешит. Но мне в самом деле жаль.
— Надеюсь!
О, какое же праведное негодование звенело в ее голосе!