– Клянусь честью, господин виконт, – обратилась веселая Ториньи к Жуаезу, сидевшему около нее по правую сторону, – девица Эклермонда отъявленная кокетка. Она с таким проворством разыгрывает скромность, что превосходит самую ловкую из нас. Не могу понять, где обучилась она подобному искусству. Некоторые люди одарены врожденным гением своего призвания, и я уверена, что ее призвание – покорять сердца. Она хочет уверить короля, что ей противны его вольности. Мне не надо говорить вам, что я имею некоторую опытность в искусстве прельщать поклонников. Ну так признаюсь, я не могла бы лучше разыграть свою роль.
– Вполне в этом уверен, – отвечал Жуаез, – но думаю, что внимание его величества не так для нее приятно, как было бы для вас. Я полагаю, ее мысли принадлежат Кричтону.
– Фи! – возразила Ториньи. – Я не думаю этого. Она не настолько глупа. Неужели же из-за любви к Кричтону она будет отказывать в своих улыбках другим? Прекрасный шотландец не олицетворяет собой верности, как он олицетворяет рыцарство. Он весьма чувствителен, как вы сами знаете, к всемогущим прелестям нашей августейшей повелительницы. Вещь совершенно понятная.
– Ваши рассуждения вполне убедили меня, сударыня.
– Кавалер Кричтон очень хорош в своем роде, но король…
– Непреодолим. Вы кое-что об этом знаете, сударыня…
– Вы позволяете себе дерзости, виконт.
– В добрый час. У вас восхитительные глаза, сударыня. Итальянцы славятся самыми черными глазами на всем свете, а флорентийцы – самыми черными во всей Флоренции. Я пью полный стакан кипрского в честь ваших прекрасных глаз.
– Ваша Франция прослыла нацией льстецов, – возразила, смеясь, Ториньи, – а виконт Жуаез – совершеннейший льстец во всей Франции. Со своей стороны пью за ваше здоровье, виконт. Впрочем, – продолжала остроумная флорентийка полушутливым-полусерьезным тоном, – я бы не отказалась от положения Эклермонды.
– Право! – отвечал Шико, услышавший последние слова. – Видали и более странные вещи.
В эту минуту в зал вошла Маргарита Валуа. При ее появлении возникло легкое движение, но прекрасная королева заняла свое место рядом с Генрихом, не обратив на себя его внимания.
– Ваше величество чувствует себя не совсем хорошо? – с участием спросил Брантом, увидя мрачный взгляд королевы.
– Нет, нет, – отвечала Маргарита, – я здорова, господин аббат, совершенно здорова.
– Не смею противоречить вашим словам, но простите меня если я повторю, что ваша наружность не соответствует им…
– Ваше величество, позвольте мне обратить ваше внимание на этот бульон a la cardinal, – сказал Вилькье. – Ронсар признает его вполне католическим. Вы не пожелаете оспаривать его слов, и я был бы еретиком, если бы усомнился в них. Прикажете, государыня?