Маргарита отклонила это предложение маркиза и осмотрела присутствующих. Кричтона не было в числе гостей.
– Слава Богу, его здесь нет, – вскричала королева, против воли высказывая этим свою мысль, и глубоко вздохнула, как будто с ее сердца свалилась большая тяжесть.
– Кого нет здесь? – спросил, оборачиваясь, Генрих. В эту минуту Шико вдруг бросился вперед.
– Мне кажется, дядюшка, – сказал он, фамильярно кладя свою руку на плечо короля, – что вы нуждаетесь в каком-либо возбудительном средстве, вам чего-то недостает, чтобы дать толчок вашему уму и остроты вашему вину. Что прикажете предложить вам? Не желаете ли песню? У меня есть для вас редкостные стихи на третью свадьбу герцогини д'Узес, Пантагрюелическая легенда на заточение перед конклавом папы Иоанна и песня на победу сатаны над попом Феагеландом. Если же вам это не по вкусу, то не приказать ли мне моему приятелю Сибло расцеловать розовые губки самых стыдливых из этих дам, начиная с девицы Ториньи, и потом исполнить разные прыжки на этом самом столе, под веселый аккомпанемент стаканов. Или – если вы в веселом настроении духа – не угодно ли вам распорядиться, чтобы мэтр Самсон принес знаменитый кубок, веселые девизы и очень смешные изображения которого обыкновенно доставляют столько удовольствия нашим фрейлинам, извлекают из них такие радостные восклицания, а между тем этот кубок пришелся также по вкусу нашему степенному и мудрому другу Пьеру Бурделлю.
– Кузен Брантом, – сказал, улыбаясь, Генрих, – наш шут клевещет на вас.
– Нет, – возразил со смехом Брантом, – я не боюсь признаться, что кубок, о котором говорит этот бездельник меня немного позабавил, хотя по соображениям благопристойности я должен противиться, чтобы его приносили в настоящем случае.
– Благопристойность! – повторил с насмешкой Шико. – Это слово великолепно звучит в устах аббата де Брантома. Ха! Ха! Ха! Которую из трех наград желаете вы иметь, приятель? Песню, поцелуй или кубок?
– Песню, дружище, – отвечал Генрих, – и чтобы она была подправлена остротами, иначе ты не получишь меду из рук Самсона.
– Остротами? – повторил Шико с комической гримасой. – Мои слова будут острее самого перца.
И с видом импровизатора Шико начал свою песню.
– Большое тебе спасибо, – сказал Генрих, когда шут остановился, скорее для того чтобы перевести дух, чем от невозможности продолжать свою затею, – ты достойно заслужил свой кубок меда, хотя бы уже за одно то, что отдал в своей песне справедливость Эклермонде, которая, как ты верно выразился, затмевает всех. Но, именем Богородицы, господа, не надо забывать Бахуса ради Аполлона. Самсон, подай лучшего кипрского, я предложу тост.