– О чем, моя дорогая?
– Ошибаюсь ли я, думая, что такая глупышка, как я, сможет изменить что-то в Барнакилле? Лишь глупая самонадеянность заставляет меня поверить, что я смогу управлять поместьем, если вы согласитесь научить меня, подставить мне свое плечо, если я оступлюсь, а этого, конечно, не миновать.
Как раз в этот момент коляска остановилась у отеля. Локлейн серьезно смотрел на нее. Взяв ее нежную ручку, он ответил:
– Вы не глупышка. Я знаю, что вы сможете многое изменить, Мюйрин. Я убежден в этом. И обещаю, что никогда вас не оставлю, до тех пор, пока буду нужен вам. Я даю слово.
Ее аметистовые глаза смотрели в его серо-стальные, устремленные на нее, – и все ее сомнения развеялись словно дым.
– Тогда пойдем наверх собирать вещи. Скажите извозчику Падди, пусть подготовит несколько повозок.
Локлейн помог ей выбраться из коляски и пошел за ней в номер. Войдя, она сразу же принялась собирать чемоданы, но он осторожно взял ее за руку и попросил присесть рядом с ним на минуту.
Мюйрин удивленно взглянула на него:
– Если вы считаете, что я приняла решение во время поездки слишком поспешно…
– Да, действительно, но не по той причине, о которой вы подумали, – сказал он, усаживая ее у угасающего камина. – Я должен быть честен с вами. Я хочу, чтобы наши отношения были совершенно искренними, коль я собираюсь помочь вам во всем.
– Хорошо, – согласилась она, внезапно почувствовав приступ боли у основания позвоночника.
– Вот так. Мне очень неприятно сообщать вам об этом сразу после смерти Августина, но правда заключается в том, что Барнакилла практически разорена.
Глаза Мюйрин расширились, и она громко рассмеялась. Его очень удивила ее странная реакция на эти слова. Он ожидал увидеть ужас, волнение, но только не смех.
– Знаете ли, это совсем не смешно! Поместье в ужасном состоянии. Если вы не попытаетесь нам помочь, Мюйрин, мы все останемся без земли!
Локлейн поднялся и стал беспокойно вышагивать по комнате.
– Прошу прощения, я вовсе не думала смеяться. – Мюйрин покачала головой. – Просто, видите ли, минуту назад я думала, что хуже быть уже не может. Теперь я знаю, что это не так. У меня ведь тоже ни копейки в кармане. Мой отец отдал Августину тысячи в приданое, а тот закутил и прогулял все еще до нашей свадьбы. Мой кошелек пуст. Мне ненавистна сама мысль о том, что нужно где-то доставать деньги на похороны.
– Об этом я уже позаботился, – тихо сказал Локлейн, пытаясь не обращать внимания на ноющий желудок и желчь, которая поднималась к горлу. Если бы Августин еще был жив, Локлейн, скорее всего, задушил бы его собственными руками.