Он никак не мог взять в толк, чего это им далась такая до нелепости обычная вещь, как наперсток. Он как-то видел этот наперсток у Корнелии на пальце. Раз даже почувствовал его, когда Корнелия сжала его руку, но как его теперь достать?
Однако последствия неисполнения задания были представлены ему во всех омерзительных подробностях. Побег от мучителей, как это ни прискорбно, не удался, а посему делать нечего, придется как-то справляться с тем, что ему велят.
Но как? Возвратиться в дом Колтрейна он не мог. Он просто исчез, оставив после себя в качестве объяснения лишь небрежно составленную записку. Денег на приличное жилье в городе он не имел. У него не было ничего ценного, даже одежда и та была заложена. От долгов он, правда, избавился, но показаться в обществе в таком виде было немыслимо. У него не осталось ни одного сколько-нибудь пристойного платья. Появиться перед кузиной в таком виде он тоже не мог. Его, конечно, не выставят за дверь, но если родственники узнают, в какую беду он попал, то отрекутся от него. И винить их за это нельзя.
В порыве отчаяния Найджел вышел из своего мрачного, убогого пристанища в грязных меблированных комнатах Биллингсгейта и двинулся по направлению к Грейз-Инн-роуд. Там он должен найти таверну «Грейхаунд». Полученные им указания были предельно ясны. Выполнив задание, он должен оставить выданный ему маленький кусочек сургуча в цветочном горшке на окне и ровно через три часа вернуться. Все это казалось таким абсурдом, что временами Найджел готов был поверить, будто спит и видит сон, но зловещий антураж тут же напоминал ему, что кошмар происходит наяву.
Он долго стоял на зловонной улочке напротив Грейз-Инн-роуд, глядя на гостиницу и на потрескавшийся цветочный горшок на просевшем подоконнике. На его глазах в трактир входили и выходили оттуда, нетвердо держась на ногах, клиенты – в основном грязные, неопрятные гуртовщики, извозчики, тележечники. Найджел с горечью подумал, что он в своем нынешнем одеянии ничем не будет от них отличаться. У него было несколько монет, которых хватит на пинту джина. Быть может, после того как он выпьет, что-нибудь стоящее придет ему в голову.
Когда через час Найджел вышел из трактира, охмелев настолько, что уже не чувствовал боли, в голове у него забрезжила идея.
– Ну что, мэм, как вам здесь нравится?
Гарри приблизился к Корнелии, сидевшей в нише оконного проема. Она медленно повернула голову. На ее губах играла улыбка. Вдалеке, в бальном зале «Олмака», оркестр играл котильон.
– Не могу сказать, чтобы очень, – ответила она, но ее улыбка при виде его стала шире. – Может, теперь будет лучше. – Гарри был неотразим во фраке, как, впрочем, и в любой другой одежде, а также без нее, подумала Корнелия, чувствуя где-то внизу живота предательский толчок неожиданного возбуждения.