Иуда тоже плакал, бормотал что-то, забившись в угол.
Второй стражник спокойно стоял в дверях: другого выхода из комнаты не было. Стоял, смотрел бесстрастно, как резвится его товарищ, молчал.
Первый не уставал смеяться, но вспотел, стал нетерпеливее и злее. Уже не в шутку лупил Павла древком копья, если бедолага не успевал увернуться. Наконец, враз посерьезнев, прыгнул неожиданно ловко и почти схватил преступника. Цыкнул, развернулся, прыгнул снова.
Загнанный Павел, зажмурившись, ринулся в дверной проем, готовый погибнуть немедленно, только бы его не коснулись омерзительно потные ладони зловещего весельчака.
Второй стражник спокойно стоял в дверях. Повернулся неспешно, когда Павел пробежал мимо. Стоял, смотрел бесстрастно, как его товарищ с воплями погнал беглеца по улице. Потом, пожав плечами, лениво зашагал следом.
Евреи затаились в своих домах, смотрели настороженно, как убегает из их спокойного квартала безумный тарсянин, агент синедриона, фарисей, обратившийся вдруг в христианство.
Они уже не увидели, как невесть откуда взявшийся негр, поставив на мостовую кувшин, который нес на плече, сграбастал прыткого стражника, стукнул головой о стену. Отбросил брезгливо и зашагал прочь со своим кувшином, ведя за руку вконец ошалевшего Павла.
Второй стражник нашел своего товарища, взвалил на спину и поволок в казармы.
Негр вел Павла по уже знакомым тому местам. "Здесь, в Дамаске, мы не живем с евреями", - сказал когда-то приятный с виду человек по имени Варнава. Тогда Павел так и не дошел до назорейской общины. Как хорошо, что она далеко от еврейского квартала!
Павел невольно всхлипнул. Надо скорее убираться из Дамаска: евреи, раз уж решили, обязательно выдадут его властям.
- Теперь тебе надо скорее убираться из Дамаска, - пробасил негр. Евреи обязательно выдадут тебя властям. Да и у нас с карликом пятки горят, за нами тоже погоня. Только вот какое дело: тебе придется на время спрятать нашу чашу, у тебя ее искать никто не будет.
- Куда спрятать? - растерянно спросил Павел.
- Это уж как тебе удобнее. - Негр поставил на землю свой кувшин, постучал согнутым пальцем в крышку.
- Чего тебе? - проворчал из кувшина тоненький голосок.
- Чашу давай.
Павел принял чашу, бессмысленно разглядывая надпись на стене, нацарапанную по-гречески: "Это - Митра".
- Брехня, - усмехнулся негр и осколком кирпича подписал снизу: "Сам ты - Митра".
Так чаша осталась у Павла с единственным условием: не оставлять ее на одном месте долее недели.
Не было ни благочестивых бесед, ни степенной трапезы. Наспех зажеванный кусок хлеба с водой - и дрожащий от усталости Павел почти в полной темноте бредет за Варнавой, который говорит что-то о родственнике Анании, служащем в когорте сирийских лучников. И сам Анания, короткошеий, коренастый, пыхтит рядом, вздрагивая от малейшего шороха.