Окончив читать, Конон почесал затылок:
— Последняя надежа флотская Богу душу отдала. Кто ныне за нас постоит?
В Новый, 1729 год Россия вступила в непонятном, рыхлом состоянии. Что флот, сама держава плыла в туманной мгле, без определенного курса, по сомнительным форватерам, удерживаясь на плаву каким-то чудом.
Вроде бы в столицу, как и прежде, стекались ручейки налогов и податей. У финансового корыта, отталкивая друг друга, толпилась чиновная братия всех мастей, норовя зачерпнуть свою долю, прежде чем денежный поток направится дальше, к монаршему трону.
А там уже давно пересохло горло. Скоро год, как переехала власть в белокаменную, а возвращаться на берега Невы никто и не подумывал.
После коронации Петр II продолжал еще с большим остервенением разгульную жизнь. Несколько охладели его отношения с любострастной Елизаветой. Царевна сама оказалась виноватой, предпочла юнцу-императору какого-то гренадера. Увлеклась им настолько, что, когда гвардеец занемог, отправилась, якобы пешком, в Троице-Сергиев монастырь молить Бога о его исцелении....
Царский гнев оказался бессильным пресечь сердечную страсть Елизаветы, и понемногу Петр II начал охладевать к своей тетушке. Но рядом с ним был все тот же разгульный Иван Долгорукий, красавиц в Москве было немало, а главное внимание царя Долгорукие начали отвлекать на загородную охоту. Отец Ивана, Алексей Григорьевич, по натуре невежда, но преуспевал в охотничьих забавах. Исподволь он начал расставлять сети хитроумного плана, дабы женить Петра II на своей дочери Екатерине...
Глядя на отрешенную от дел верховную власть, распоясывались вельможи, пытаясь наживиться любым способом, не гнушаясь самых мерзких способов.
Со стороны всегда видней. До сих пор взгляд стороннего наблюдателя в определенной степени бесстрастен, особенно когда он обязан подавать факты, а не выдумки.
Английский дипломат сообщал в Лондон: «Царь думает исключительно о развлечениях и охоте, а сановники о том, как бы сгубить один другого».
Более определенно высказывался саксонский резидент Лефорт: «Все идет дурно, царь не занимается делами; да и не думает заниматься, денег никому не платят, и бог знает, до чего дойдут здешние финансы».
Образную панораму нарисовал этот же саксонец несколько месяцев спустя: «Когда я посмотрю, как управляется это государство теперь, мне все кажется сном в сравнении с царствованием деда. Человеческий ум не может понять, как может такая большая машина держаться без поддержки, без труда. Всякий старается спрятаться от удара, никто не хочет ничего брать на себя и молчит... Можно сравнить это государство с кораблем, терзаемым бурею, лоцман и экипаж которого пьяны или заснули. Огромная машина является игрушкой личной выгоды, без всякой мысли о будущем, и кажется, что экипаж ждет только сильной бури, чтобы воспользоваться остатками корабля».