Ангола. Там вроде бы еще воюют. Пусть воюют без нас.
Андорра. Опять слишком близко. И, кажется, там большие строгости с визами.
Антигуа и Барбуда... Ух ты. Одно только название вставляет не хуже косяка с марихуаной.
Между тем вокруг простиралась Рязань. Интересно, с какой стати Рязань? Наверное, из Александровского сада Рязань видится далекой пыльной периферией, откуда три года скачи, ни до какой границы не доскачешь. Допустим, пыль тут на месте. Но вот что касается дальности... Чуть больше двух часов — и вот она, Рязань. Сидим и дышим свежим воздухом, пополняя свои познания в географии и прочих актуальных науках.
— Ай'м уэйтинг фор май мэн, — негромко произнес Борис. Звучало препогано. Вот что значит перегнуть палку в сторону английского письменного и совсем забить ту же палку на английский устный. Деловое письмо составить — нет проблем, а вот зачитать его вслух... Кажется, даже на первом курсе института у Бориса получалось лучше, чем сейчас. На втором курсе получалось просто отлично, а на третьем снова стало хуже, потому что преподаватели вдруг стали разбегаться с кафедры, как крысы с тонущего корабля. Им на замену мобилизовывались довольно экзотические персонажи, непонятно где выисканные.
Антигуа и Барбуда. Кайф. Но я все еще уэйтинг фор май мэн. Уэйтинг энд уэйтинг.
Кажется, того дикого препода английского, что возник в конце третьего курса, звали Рудик. Он носил длинные свитера ручной вязки и длинные засаленные волосы до плеч. Если он брался что-то объяснять, то быстро заводился и начинал размахивать руками и брызгать слюной на первые парты. Перед началом занятия Рудик обычно долго ковырялся длинным пальцем в ушах, вероятно, чтобы точнее уловить все нюансы произношения студентов. Романова он достал все же не этим, Романова он достал своим авторским методом, который заключался в том, что студентам давалось задание — переводить со слуха всякие англо-американские песенки. На очередной контрольной Романову достался какой-то гнусавый голос с жутким акцентом, и в результате Борис не продвинулся за положенное время дальше первых трех-четырех строчек. Возможно, в этой катастрофе сыграло свою роль и мучившее Романова похмелье — тогда он еще мог пить много и разнообразно.
— Ай'м уэйтинг фор май мэн, — пробубнил Романов, чуть оторвав зад от стула. — Я жду своего мужика. И у меня в кармане двадцать шесть долларов... — на этом русские строчки в его листке заканчивались, и Романов, устав бороться с тягучей головной болью, махнул рукой. — И дальше там такая же фигня...
— Алё, товарищ, — сказал Рудик с таким видом, как будто Романов нанес ему личное оскорбление. — Такая же фигня? Фигня у тебя в башке, это совершенно точно. Что это ты там наплел? «Жду своего мужика»? Это тебе не опера из жизни сексуальных меньшинств...