– Вы кто? Сотрудник «органов»?
– Я подруга хозяйки и соседка.
– Тогда ступайте домой и не мешайте работать. Оставьте свои данные. Вас вызовут, когда понадобится.
Подъехала машина страховой компании, и ее взволнованные представители оттерли толстенького следователя от Марины. Она отошла, села в машину и из-за темного окна безучастно наблюдала за происходящим. Смотрела, как рушится крыша, лопаются стекла, как потоки белой пены заливают обугленные деревья, мерзлый асфальт…
В голове звучало:
«Хэппи бездей ту ю…
Хэппи бездей ту Ада…»
Белый потолок был нестерпимо-ярким. Он больно резал глаза. Ада открыла их и закрыла вновь. В ее доме нет таких ослепительно-белых потолков. И тяжесть, ужасная тяжесть во всем теле. Откуда она?
– Где я?
Над ней склонилось лицо матери, которая почему-то громко закричала:
– Доктор! Доктор! Она очнулась!
И этот крик распилил голову пополам невыносимой острой болью. Она застонала, пытаясь уцепиться за ускользающий мир, уже начинавший медленнее зыбкое движение по замкнутому кругу.
Человек в белом колпаке. Как у повара. Или врача.
– Вы меня видите?
– Да. Где я?
– В больнице. Не разговаривайте много, вам это вредно.
– Почему?
– Вы что-нибудь помните?
– Конечно. Меня зовут Ада Беркер. Вот моя мама, – и вновь эта ужасная боль. Она становится все сильнее, завоевывая новые участки тела, заставляя корчиться, стонать…
– Не двигайтесь. Вам сейчас сделают укол. И вы уснете.
Приходит девочка в белом халатике со шприцем в руке. Зачем здесь так много белого?
– Почему я здесь?
– Вы попали в аварию. На автомобиле. Вы здесь уже неделю. Чудо, что вы остались в живых. Можете считать этот день вашим вторым днем рождения.
– Ноги очень больно… И живот…
– Это пройдет. Сейчас вы уснете.
– Когда я закрываю глаза, то вижу деревья, деревья… Их так много… Мама, где ты?
– Я здесь, моя девочка, с тобой. Я теперь всегда буду рядом. Всегда.
Движение на подступах к Новодевичьему кладбищу было приостановлено. Округа черна от дорогих иномарок, дорога – от крепких насупленных мужчин.
Стоящие каждые пять метров сотрудники милиции зорко наблюдали за происходящим, потихоньку переговариваясь:
– Не выкарабкался Гриневич.
– Туда ему и дорога.
– Что толку? Другой придет…
Несколько человек несли помпезный деревянный, в завитушках, гроб.
Когда сняли крышку для прощания, по рядам провожавших пронесся невольный шепот – Профессор лежал, как живой. Болезненная желтизна покинула слегка осунувшееся лицо с несколько заострившимися чертами. Виски отливали благородной сединой. Приехавшие из Израиля родственники поддерживали рыдающую вдову, все норовящую упасть перед гробом на колени. Отчаянно кусала шелковый платочек высокая девушка в черном – дочь покойного.